Центр социальной, деловой и правовой информации Псковской областной универсальной научной библиотеки продолжает виртуальный проект Книжный «АнтиНаркоФест». Сегодня представляем вашему вниманию обзор, посвященный Александру Николаевичу Вертинскому, артисту, композитору, поэту и певцу. «Кокаин был проклятием нашей молодости», – пишет в своих воспоминаниях Вертинский. Он подробно описывает все стадии развития зависимости. Начиная принимать наркотик, человек чувствовал необычайную эйфорию, мощный прилив вдохновения. Чтобы вновь и вновь испытывать это состояние, человек «подсаживался» на губительный белый порошок. По мере привыкания яд не вызывал уже ничего, кроме полного отупения.
Александра Николаевича Вертинского можно (и нужно!) называть родоначальником авторской песни в нашей стране. В ранний период своего творчества, стесняясь публики, он выступал в костюме и гриме Пьеро, и образ печального паяца позволял говорить о многом, что волновало артиста и публику, от сердца к сердцу. Его «песенки», как он сам их называл, такие бесхитростные и даже глуповатые на первый взгляд, – это всегда маленькие истории.
Немногие знают, что Александр Николаевич – ещё и автор ярких и увлекательных воспоминаний. Работу над ними Вертинский начал еще в эмиграции, в Шанхае, по заказу одной из газет. Но те главы, где рассказывается о детстве, юности и начале творческого пути артиста, написаны уже после возвращения на родину, незадолго до смерти.
Книга «Дорогой длинною…» впервые вышла в 1990 году и с тех пор неоднократно переиздавалась. Составители постарались собрать под одной обложкой большую часть литературного наследия Вертинского. Здесь помещены воспоминания Александра Николаевича, его стихи и песенные тексты, короткие рассказы и зарисовки, письма, отрывки из интервью разных лет.
Читая мемуары Вертинского, нужно помнить о непростых отношениях певца с советской властью. В конце 1917 года он отправился в большой гастрольный тур и в 1920 году отплыл из Крыма в Турцию вместе с остатками армии Врангеля. Так начались долгие годы эмиграции. Сам артист в воспоминаниях объяснял свой отъезд беспечностью молодости и желанием повидать мир, но, думается, причина более прозаична: у него были веские основания опасаться за свою жизнь и свободу. Впоследствии Вертинский несколько раз обращался в советское посольство с просьбой позволить ему вернуться, но только в 1943 году его просьба была удовлетворена.
Вернувшемуся на родину артисту предоставили квартиру в Москве, но выступать в Москве и Ленинграде он не имел права. Выступать ему было разрешено на небольших концертных площадках на периферии. Вертинский ездил по всей огромной стране, собирал полные залы, но пресса обходила полным молчанием его творчество и концертную деятельность. Из ста с лишним песен его репертуара к исполнению было допущено не более тридцати. Возможности купить его пластинки не было – первая советская пластинка с записями песен Вертинского появилась через двенадцать лет после смерти певца. Словно артиста и не существовало.
Конец 40-х – начало 50-х годов знаменовались кампанией по борьбе с космополитизмом. Хотя кампания носила ярко выраженный антисемитский характер, в «низкопоклонстве перед западом» и «безыдейности» обличали не только интеллигенцию еврейского происхождения. Вот выдержка из коллективного письма группы ленинградских аспиранток из Института русского языка, Института русской литературы, Института языка и мышления:
«…Еще совсем недавно прозвучало гневное возмущение Жданова против печатания на страницах журналов «Звезда» и «Ленинград» до конца разложившейся, безыдейной и зачастую порочной, порнографической поэзии Ахматовой и Зощенко. С тех пор прошло лишь четыре года и вот опять на сцене советских театров из мира теней появился воскресший, потасканный пошляк Вертинский и, продолжая дело Зощенко и Ахматовой, публично занимается идейным и моральным разложением советских людей.»
В этом свете становятся понятными то и дело встречающиеся в тексте воспоминаний Вертинского пассажи вроде этого: «Нет, прошлое еще цепко держало меня под своим влиянием, я не был ни достаточно мудр, ни достаточно политически образован, ни достаточно проницателен, чтобы ее [революцию] принять и понять». Александр Николаевич уже немолод. У него семья, две маленькие дочери. Он в ответе за благополучие семьи.
Печать советской эпохи не делает воспоминания Вертинского менее интересными. Пусть многие главы писались в спешке, в кратких перерывах между многочисленными концертами (а выступал артист и в нетопленых залах на Крайнем Севере, и в раскаленной от жары Средней Азии). Его память, как прожектор, выхватывает из прошлого жизненные ситуации, встречи, дороги… И это «собранье пестрых глав» пронизано тонким и мудрым юмором.
Прочитать книгу «Дорогой длинною» можно в электронной библиотеке >>>>>>>>
…В 1913 году двадцатичетырехлетний киевлянин Александр Вертинский приехал в Москву. В поисках себя и в надежде раскрыть свои таланты. Какие – он тогда и сам пытался понять. В юности его отчислили сначала из одной, а затем из другой гимназии за плохое поведение и неуспеваемость. Александр работал корректором, грузчиком, помощником бухгалтера, продавцом открыток. Писал рецензии на выступления известных артистов, небольшие рассказы. Увлекался театром, играл в любительских постановках. С таким багажом он отправляется в первопрестольную.
Позже Вертинский сам удивится: как и на что он жил первое время в большом незнакомом городе? Постепенно он познакомился со многими молодыми художниками и актерами, приехавшими в Москву, как и он, в поисках новой жизни. Его приняли на работу в Театр миниатюр, и поначалу Александр работал за еду. В прямом смысле. «Борщ и котлеты у нас всегда найдутся, – сказала ему владелица театра. – Вы можете обедать с нами.»
Что ж, и это было неплохое начало для молодого человека, у которого не было ни работы, ни денег, ни связей. Но были жажда творчества и неуемный интерес к жизни.
«Серебряный век»… Декадентство, погружение в свои эмоциональные переживания. Мистицизм и эротизм. Утонченность и поиск новых форм в искусстве. Множество творческих направлений и групп. Стихия первозданного хаоса. Творческие эксперименты. Споры об искусстве. Артистические кафе и кабачки. Вино и, увы, наркотики.
«Кокаин был проклятием нашей молодости», – пишет в своих воспоминаниях Вертинский. Сперва кокаин продавался в аптеках открыто, но затем его запретили продавать без рецепта. Тогда наркотик стали добывать «с рук» – со значительной примесью зубного порошка и по немыслимой цене.
Вертинский подробно описывает все стадии развития зависимости. Начиная принимать наркотик, человек чувствовал необычайную эйфорию, мощный прилив вдохновения. (Оттого-то кокаин был так распространен в богемной среде.) Чтобы вновь и вновь испытывать это состояние, человек «подсаживался» на губительный белый порошок. По мере привыкания яд не вызывал уже ничего, кроме полного отупения.
Постепенно доходило до того, что зависимый не мог ничего есть. Мог только пить и только крепкие напитки. Примерно через год появлялись мания преследования, боязнь пространства и другие нарушения психики.
Кокаин погубил родную сестру Вертинского, Надежду, единственного близкого человека артиста в тот период жизни. В детстве, после смерти родителей Надежда и Александр оказались на воспитании в разных семьях родственников матери. Александру сказали, что его сестра умерла, а сестре сказали, что умер он. Почему с ними решили так поступить, Вертинский так никогда не узнал и не смог понять. Да, родственники матери не одобряли того, что она родила вне брака. Но для чего понадобилось настолько жестоко обманывать и разлучать детей?
Годы спустя тайное стало явным. Однажды Александр Вертинский просматривал журнал «Театр и искусство» и обратил внимание на фамилию Н. Н. Вертинской в составе одной из театральных трупп. Так ему удалось разыскать сестру. И вот теперь он потерял ее навсегда.
Оттого впоследствии так пронзительно звучала в его исполнении песня «Кокаинетка». (Не будем в этом обзоре останавливаться на дискуссионном вопросе, был ли Вертинский автором или только исполнителем этой песни.)
«Что Вы плачете здесь, одинокая глупая деточка
Кокаином распятая в мокрых бульварах Москвы?
Вашу тонкую шейку едва прикрывает горжеточка.
Облысевшая, мокрая вся и смешная, как Вы...
Вас уже отравила осенняя слякоть бульварная
И я знаю, что крикнув, Вы можете спрыгнуть с ума.
И когда Вы умрете на этой скамейке, кошмарная
Ваш сиреневый трупик окутает саваном тьма...
Так не плачьте ж, не стоит, моя одинокая деточка.
Кокаином распятая в мокрых бульварах Москвы.
Лучше шейку свою затяните потуже горжеточкой
И ступайте туда, где никто Вас не спросит, кто Вы.»
Однажды Вертинский выглянул из окна мансарды, в которой тогда жил. Весь скат крыши под его окном был усеян пустыми баночками из-под кокаина. И в этот момент Вертинскому стало по-настоящему страшно. Что же будет с ним дальше?
«В одну минуту я понял все. Я встал. Я вспомнил, что среди моих знакомых есть знаменитый психиатр – профессор Баженов. Я вышел на Тверскую и решил ехать к нему. Баженов жил на Арбате. Подходя к остановке, я увидел совершенно ясно, как Пушкин сошёл со своего пьедестала и, тяжело шагая «по потрясённой мостовой» (крутилось у меня в голове), тоже направился к остановке трамвая. А на пьедестале остался след его ног, как в грязи остаётся след от калош человека.
«Опять галлюцинация! – спокойно подумал я. – Ведь этого же быть не может».
Тем не менее Пушкин стал на заднюю площадку трамвая, и воздух вокруг него наполнился запахом резины, исходившим от его плаща.
Я ждал, улыбаясь, зная, что этого быть не может. А между тем это было!
Пушкин вынул большой медный старинный пятак, которого уже не было в обращении.
– Александр Сергеевич! – тихо сказал я. – Кондуктор не возьмёт у вас этих денег. Они старинные!
Пушкин улыбнулся.
– Ничего. У меня возьмёт!
Тогда я понял, что просто сошёл с ума.
Я сошёл с трамвая на Арбате.
Пушкин поехал дальше.
Профессор Баженов тотчас принял меня.
– Ну? В чем дело, юноша? – спросил он.
– Я сошёл с ума, профессор, – твёрдо выговорил я.
– Вы думаете? – как то равнодушно и спокойно спросил он.
– Да. Я уверен в этом.
– Ну тогда посидите пока. Я занят, и мне сейчас некогда.
И он начал что то писать. Через полчаса он так же спокойно вернулся к нашему разговору.
– Из чего же вы, собственно, заключаете это? – спросил он просто, как будто даже не интересуясь моим ответом.
Я объяснил ему все, рассказав также и о том, как ехал с Пушкиным в трамвае.
– Обычные зрительные галлюцинации, – устало заметил он. Минуту он помолчал, потом взглянул на меня и строго сказал: – Вот что, молодой человек, или я вас посажу сейчас же в психиатрическую больницу, где вас через год-два вылечат, или вы немедленно бросите кокаин! Сейчас же!
Он засунул руку в карман моего пиджака и, найдя баночку, швырнул её в окно.
– До свидания! – сказал он, протягивая мне руку. – Больше ко мне не приходите!
Я вышел. Все было ясно.»
Вскоре началась Первая мировая война. Волей случая Вертинский втянулся в новую для него работу, которая помогла окончательно покончить с наркозависимостью. Он шел по Арбату. В госпиталь, расположенный в особняке дочери известного предпринимателя и мецената Саввы Морозова, привезли раненых. Вертинский взялся помогать вносить раненых в дом, затем – перевязывать. Так он стал работать на перевязке – сначала в госпитале, потом в санитарном поезде. Работать приходилось дни и ночи напролет. На мысли о наркотике не оставалось ни времени, ни сил. Когда Вертинский закончил службу в санитарном поезде, на его счету было тридцать пять тысяч перевязок.
P.S. Уже во время Гражданской войны, в Одессе, Вертинского привезли к белому генералу Я. А. Слащеву. У генерала были гости. Посередине стола стояла табакерка с кокаином, и гости время от времени брали оттуда порошок гусиными перышками. Участники белого движения уже чувствовали свою обреченность.
– Спасибо, что приехали, – Слащев протянул артисту руку. – Я ваш большой поклонник. Вы поете о многом таком, что мучает нас всех. Кокаину хотите?
– Нет, благодарю вас.
Читайте:
«Анна Каренина»: мысль семейная и… антинаркотическая
«Опиумная война классиков английской литературы»
Дарья Александровна Самохина,
заведующая Центром социальной, деловой и правовой информации
