Все, что касается биографии состоявшейся личности, - занимательно, даже поучительно. В основе жанра лежит вечный интерес одного человека к другому, к жизни других во всех её проявлениях. О читательской популярности свидетельствует существование многочисленных биографических серий разной степени серьёзности, в России - от существующей уже более века “Жизни замечательных людей” до серий с говорящими за себя названиями вроде “Скандальной биографии” от издательства АСТ. В современной России биографии неоднократно получали престижные литературные премии, соревнуясь с художественной прозой.
Составитель Ирина Борисовна Бомейко,
главный библиограф справочно-библиографического отдела
Все, что касается биографии состоявшейся личности, - занимательно, даже поучительно. В основе жанра лежит вечный интерес одного человека к другому, к жизни других во всех её проявлениях. О читательской популярности свидетельствует существование многочисленных биографических серий разной степени серьёзности, в России - от существующей уже более века “Жизни замечательных людей” до серий с говорящими за себя названиями вроде “Скандальной биографии” от издательства АСТ. В современной России биографии неоднократно получали престижные литературные премии, соревнуясь с художественной прозой.
В Германии существует специальная литературная премия EinhardPreis за биографию личностей, чья деятельность была непосредственно связана с Европой. В наиболее авторитетных списках немецкоязычных бестселлеров, представляемых газетой “buchreport” и журналом “KulturSpiegel”, биографии регулярно занимают место в первой двадцатке.
Это изобилие биографий, однако, поддаётся общепринятой систематизации. По критериям степени документальности и наличия в произведении вымысла выделяются биографии академические, научные, популярные и художественные. На практике границы между этими типами достаточно размыты и преобладают разнообразные смешанные формы.
С 1890 по 1907 годы в издательстве Ф.Ф. Павленкова в рамках серии вышло 198 биографий; в 1933 г. серия была возобновлена по инициативе Максима Горького, в 2011 году вышла 1500-я книга серии. Полный каталог представлен на сайте “ЖЗЛ. Электронная библиотека книжной серии издательства ”Молодая гвардия” http://zzl.lib.ru/.
Д. Быков награждён за биографию “Борис Пастернак” премиями “НацБест” (2008) и “Большая книга” (2006), А. Варламов получил вторую премию “Большой книги” в 2007 году за биографию “Алексей Толстой”, Л. Сараскина в 2008 году - за биографию “Александр Солженицын”, Г. Прашкевич в 2011 году - Международную литературную премию в области фантастики имени Аркадия и Бориса Стругацких за биографию “Герберт Уэллс”.
Ключевым, поворотным, моментом в жанре биографии является период 1920-х годов, когда появляется термин “новая биография”, отразивший то впечатление переворота, которое она произвела на современников. Ведущими авторами, работавшими в этом жанре, были Дж. Литтон Стрэчи (1880-1932) в Великобритании, А. Моруа (1885-1967) во Франции, Э. Людвиг (1888-1948) в Германии.
Благодаря их творчеству биография впервые стала восприниматься как эстетически значимый жанр, литературный жанр, что существенно повысило её статус в культуре. Результатом этих изменений стало возникновение теоретического интереса к жанру биографии, до того остававшемуся вне зоны внимания литературоведов.
Итак, ПСКОВСКАЯ ОБЛАСТНАЯ УНИВЕРСАЛЬНАЯ НАУЧНАЯ БИБЛИОТЕКА ПРЕДСТАВЛЯЕТ
Биографию одного из самых одиозных и скандальных поэтов XVIII века, воплощение непристойности, чье имя нельзя было произнести при даме, вышедшую из-под пера литературного критика Натальи Михайловой.
Книга” Барков” из серии “Жизнь замечательных людей”.
Михайлова, Н. Барков : [16+] / Наталья Михайлова. - Москва : Молодая гвардия, 2019. - 264 [2] л., [8]л. ил.,портр., факс. ; 21. - (Жизнь замечательных людей ; вып. 1963 (1763)). - Библиогр.: с. 264-265. - Библиогр. в примеч.: с. 232-244 и в подстроч. Примеч. - ISBN 978-5-235-04208-7.
Имя - известное. Вспоминается интересное событие, произошедшее некоторое время назад в Москве. На одной из крупнейших музыкальных площадок давали премьеру рок-оперы “Кащей Бессмертный”, когда-то сочиненной группой “Сектор газа” и в 90-е гулявшей на пиратских кассетах. Собрался полный зал, но удивительно не это.
Задействованные в постановке артисты поленились выучить текст и совсем не стеснялись декламировать свои партии по бумажке. А вот зрители, несколько тысяч, все помнили наизусть и целый час без перерыва скандировали матерные стихи, не отличающиеся ни складностью, ни остроумием. Видимо, есть в этих стихах некая живая сила, которая не дала им уйти в забвение вместе с подобным низовым масскультом и которая еще точно поможет остаться в памяти, когда лучшие поэты современности будут безнадежно забыты.
Его “срамные оды” не издавались при жизни автора, но в огромном количестве ходили в списках, и в этом виде их прекрасно знают как профессионалы, так и люди, предельно далекие от изящной словесности. Имя Баркова стало нарицательным для обозначения всякого автора рифмованной похабщины, а подражания ему до сих пор выпускаются за подписью классика.
Эта издание - едва ли не первая большая попытка разобраться в биографии и творчестве Баркова, обросших бесчисленными слоями мифов, анекдотов, фальсификаций. Написать труд о судьбе творческого наследия Ивана Семеновича Баркова, выдающегося интеллектуала своего времени - служащего Академии наук, переводчика Горация, друга и ученика Ломоносова - предприятие весьма смелое. И дело не столько в одиозной славе описываемого в ней поэта, сколько в том, что достоверных сведений о нем почти не осталось.
Барков прожил жизнь короткую - всего 36 лет. Достоверно известно, что родился в семье священника, образование получил в духовной семинарии, где показал особые успехи в латыни. Здесь его заметил Михайло Ломоносов, помогший талантливому юноше поступить в университет при Академии наук.
Дальше судьба Баркова пошла наперекосяк. Наукам студент предпочитал трактиры, бордели и кулачные бои, за что регулярно получал по спине розгами. Иван Семенович отличался буйным нравом, не раз был замечен в непорядках. За это его регулярно наказывали, даже хотели разжаловать в матросы. В Российском государственном архиве древних актов был найден любопытный документ о том, как Баркова забрали в Тайную канцелярию. Он спьяну шумел в студенческом общежитии, в шутку выкрикнул “Слово и дело”. А это было очень серьезно: таким образом в те времена человек давал понять, что знает о заговоре против государя. Кое-как ему удалось получить низшую должность в Академии наук с минимальным жалованьем, которого хватало только на водку.
Умер Барков при невыясненных обстоятельствах. За два года до смерти он был исключен из академии, после чего следы поэта теряются. По слухам, он то ли покончил с собой, то ли закономерно погиб от пьянства. В пользу версии о самоубийстве говорит то, что могила его так и не найдена. По всей видимости, его отказались хоронить на церковной земле.
Барков оставил после себя переводы из Горация, написал историю России от Рюрика до Петра Великого, подготовил к изданию сатиры Антиоха Кантемира, преподнес Петру III оду по случаю дня рождения императора. Другому этих несомненных заслуг хватило бы, чтобы прочно остаться в истории русской литературы. Но скандальность Баркова заставила если не вытеснить его из памяти академиков, то задвинуть в самый темный угол.
Поэтому и очерк Михайловой получился не столько о самом Баркове, сколько о его времени, быте, повседневности. Действие книги разворачивается в самом сердце империи - городе Петра: описывая Петербург Баркова, Михайлова помогает понять, что поэт был не аутсайдером и нигилистом, а плотью от плоти своего отечества: “Время Баркова началось в 1732 году. Второй год в России царствовала Анна Иоанновна, племянница Петра 1. В январе 1732 года вместе с двором переехала из Москвы в Петербург - городу на Неве был возвращен статус столицы Российской империи. 1732-1768 годы - эпоха заговоров и дворцовых переворотов, когда менее чем за 40 лет на троне сменили друг друга три императрицы и два императора. Это эпоха фаворитов, интриг, доносов и казней. Это громкий век военных споров, войн, которые Россия вела на Западе и Востоке, Семилетней войны, в которой она принимала участие. Барков не служил в армии, не воевал, был далек от двора и не участвовал в дворцовых переворотах. Он не был участником исторических событий. Скорее всего, не был и свидетелем их. Но он был современником”.
Барков жил как бы в двух мирах. В одном компанию ему составляли римские классики и лучшие из героев прошлого, в другом его поджидали пропахшие водкой и чесноком бордели. Но такова была и столица России.
За пышным фасадом имперского города скрывался один огромный притон. На каждом углу можно было за копейки напиться. Никакие наказания не работали. И держательниц борделей, и их девушек били, под пытками заставляли выдать коллег, высылали из страны, ничто из этого не помогало, пьянство и разврат были повсеместны. Не удавалось искоренить даже традиции совсем дикие, как по крайней мере считали просвещенные властители. Среди них была еще одна страсть Баркова - кулачные бои, которые нередко заканчивались гибелью подогретых спиртным богатырей.
И этот же самый город воспевали придворные поэты, одного из которых, Тредиаковского, еще совсем недавно избили и заставили в шутовском костюме прочитать стихи в ледяном доме на свадьбе князя Голицына.
Надо заметить, что в двух разных видах - благородном и менее - существует и книга Натальи Михайловой. Первый вариант вышел с серым корешком серии “ЖЗЛ”, второй - под крикливым заглавием “Пылкого Пегаса наездник удалой” и с соответствующей обложкой. Мы говорим о первом.
Первые главы, посвященные этому дуализму эпохи, - это и замечательный историко-литературный очерк о барковском Петербурге, и полноценная работа о неподцензурной поэзии тех лет крупнейшего специалиста по русской литературе старой школы, коим является Наталья Михайлова. Ее книга - лучшее, что у нас есть по этой теме.
Конечно, можно (и некоторые даже попытались) рассмотреть Баркова и принять его в русскую литературу, сравнивая с де Садом, Селином и другими французскими мастерами. Подобные опыты не заслуживают даже цитирования из-за своей очевидной несостоятельности.
А, впрочем, кто сказал, что все писатели должны быть исследованы, а тексты - прочитаны? Иногда рок-опера “Кащей Бессмертный” - это просто рок-опера “Кащей Бессмертный”.
Как-то в одном из интервью на вопрос корреспондента: “Многое ли Баркову приписывалось?” - Михайлова ответила так: “Очень. “Лука Мудищев”, например, это уже доказано учеными, вообще не его авторства, это более позднее сочинение другого охальника-поэта). Пушкину тоже приписывали - и фривольные стихи, и вольнолюбивые, и афоризмы. Взять хотя бы строчку: “Ученых много, умных мало, знакомых тьма, а друга нет”. Все думали, это Пушкин, а это Борис Федоров”.
Имя Баркова не умерло. Его срамная поэзия живет и увлекает все новые поколения читателей. Известные творения поэта XVIII века по понятным причинам не печатались, но распространялись во множестве списков, “получили народность” и более того - умножались все новыми сочинениями, Барковым не написанными, но ему приписанными. Так было и в XIX, и в XX веках. Наконец, на исходе XX столетия стихотворения Баркова и даже те, что ходили под его именем, предали тиснению, изучили, откомментировали. Казалось бы, сбылось пророчество Пушкина в разговоре с юным Вяземским: “Как, вы не знаете стихов... Баркова... И собираетесь вступить в Университет? Это курьезно. Барков - это одно из знаменитейших лиц в русской литературе; стихотворения его в ближайшие годы получат огромное значение... “ В этом разговоре Пушкин, конечно, шутит.
Но шутки шутками, а Баркова действительно издали. И издали с максимальной полнотой. Поклонники такого рода литературы получили возможность многократно и в разных вариантах прочесть зарифмованное слово из трех букв, которое и сейчас можно встретить на заборах и стенах подъездов. Не забудем только, что у Баркова есть вполне пристойные стихотворения, о чем говорилось выше, есть переводы Горация, Бедра, других авторов, труды по российской истории. К тому же он был еще и издателем и редактором, первым издателем сатиры Антиоха Кантемира. Так что творческое наследие Баркова еще требует осмысления, как нуждается в изучении и его биография.
Очень хороша концовка книги, на мой взгляд. Заключение. Начинается со строк Пушкина: ...вот сейчас, сейчас / Все кончится, и автор снова будет / Бесповоротно одинок , а он / старается быть остроумным / Или язвит, - прости его Господь! - / Прилаживая пышную концовку... “Прилаживать пышную концовку” к книге не хотелось бы”, - пишет Наталья Михайлова. И если мы сумели убедить читателя в том, что Барков лучше своей репутации, то будем считать свою задачу выполненной. Поначалу Барков был лишь тенью, но постепенно стал обретать живые черты.
Обаяние личности героя книги при всех его грехах (а кто без греха?), его несомненный поэтический дар, обширные знания, потрясающая работоспособность заставляют нас всматриваться в его портрет, вчитываться в его сочинения и переводы. Значит ли это, что мы поднимаем Баркова на пьедестал классической литературы? Нет, конечно. Но если Баркову отдавали должное Новиков, Карамзин, Пушкин, отдадим должное и мы. Трагическая судьба героя повествования, который много сделав, рано ушел из жизни, вызывает сочувствие. Влияние Баркова на дальнейшее развитие литературы вызывает изумление. И очень хочется надеяться, что ученые и писатели еще не раз обратятся к его личности.
Солидный список литературы является достойным завершением данного издания, равно как и приложение ”Донесения И.С. Баркова в Канцелярию Академии наук”. А “Основные даты жизни и творчества Ивана Баркова” дают возможность еще раз перелистать в памяти вехи его недолгого, но такого яркого пребывания в суетном мире XVIII века.
XIX век представлен изданием, в судьбе которого есть нечто поистине гоголевское - роковое и фантастическое.
Воронский, А. Гоголь : [16+] / Александр Воронский ; вступительная статья В. А. Воропаева. - Москва : Молодая гвардия, 2019. - 297 [3]с. ил. ; 21. - Библиогр. в конце кн. и в подстроч. примеч. - ISBN 978-5-235-04252-0.
В 1934 году, когда книга под названием “Гоголь” уже была издана, автор, Александр Воронский с дочерью, проходил мимо памятника Гоголю работы скульптора Н.А. Андреева (Арбатская площадь) и, глядя на сгорбленную, нахохлившуюся фигуру, сказал: “Кажется, мне удалось приоткрыть тайну Гоголя. Но в то же время останется чувство, что он мне не позволит сделать это”.
Недобрые предчувствия автора сбылись. Законченную и отпечатанную рукопись украли прямо из издательства. Воронский вышел с кем-то поговорить в коридор, а когда вернулся - портфель исчез. Дали объявления в газетах: “У писателя Воронского пропала рукопись. Вознаграждение нашедшему - пятьсот рублей”. Воронскому ничего не оставалось делать, как сесть писать книгу заново, благо оставались черновики. В новом варианте она ему понравилась даже больше прежней, и когда “пропавшая грамота” отыскалась - тоже довольно странно: рукопись, в которой не хватало многих листов, принес директор одного из учреждений и наотрез отказался от обещанного вознаграждения, - он заменил в ней первую главу на вновь написанную.
На этом мытарства “Гоголя” не закончились. Книга должна была выйти в свет в 1934 году, к 125-летнему юбилею писателя. Но отпечатать успели только сигнальный экземпляр. До читателей книга не дошла. 1 декабря 1934 был убит С.М. Киров. Воронский - под подозрением. 1 февраля 1937 года его арестовали, и о дальнейшей судьбе ничего не известно. Сомнения вызывала дата смерти - в энциклопедиях и справочниках - 1943 год. По данным, полученным семьей из Военной коллегии Верховного Суда РСФСР, Воронского приговорили к расстрелу 11 августа 1937 года. По всей видимости, эту дату и следует считать датой гибели Воронского.
Писателя реабилитировали после XX съезда КПСС. “Гоголь” стал возвращаться к читателям по частям только с середины 1960-х годов.
Всесоюзную известность Александр Воронский, сын тамбовского священника, исключенный из духовного училища при переходе в последний класс за “буйство, вредное в политическом отношении”, вступивший в 1904 году в ряды РСДРП, занявшийся партработой с переездом в Петербург, сотрудничавший в большевистской печати и принимавший активное участие в первой русской революции, а в годы Гражданской войны редактировавший газету “Рабочий край”, - итак, всемирную известность, повторю, приобрел в 1920-е годы как редактор первого советского литературно-художественного журнала “Красная новь”, созданного при участии Ленина и Горького. Воронский выступает в литературных дискуссиях, становится одним из ведущих литературных критиков, создает ряд “литературных портретов“ советских и зарубежных писателей. Литературная позиция критика в те годы определялась защитой классического наследия.
Работе над “Гоголем” предшествовало тщательное изучение источников. Первые биографы писателя видели свою задачу в собирании и систематизации документальных материалов. Таковы наиболее значительные биографические труды, созданные в XIX веке, - П.А. Кулиша и В.И. Шенрока. Особо следует выделить еще одну работу, на которую Воронский не раз ссылается и из которой много цитирует. Это книга В. Вересаева “Гоголь в жизни” - своеобразная летопись, составленная из документальных свидетельств. Вышедшая в 1933 году, она значительно облегчила труд исследователей.
В истолковании художественных произведений Гоголя Воронский опирается в первую очередь на работы В. Переверзева и Андрея Белого. Их труды не утратили своего значения и поныне. Например, широкое распространение в гоголеведении получила мысль Белого о том, что каждый последующий помещик, с которым встречается Чичиков, “более мертв, чем предыдущий”. По сути, аналогичную идею высказывает и Воронский (ссылаясь, правда на С.П. Шевырева, заметившего, что расположение персонажей в “Мертвых душах” отнюдь не случайно и не механистично) : “Герои почти все делаются мертвыми душами, чтобы потом почти совсем окаменеть в Плюшкине”.
И все же необходимо помнить, что вышепредставленные труды являются научными исследованиями, а “Гоголь“ Воронского - жизнеописание, адресованное широкому кругу читателей. Автор стремится воссоздать живой облик Гоголя как человека и писателя. “Кошка, напугавшая в детстве Гоголя (а ведь представим себе, каково это: сначала прятаться от кошки, потом схватить ее, бросить в пруд и шестом ее топить, а когда она утонула, ему показалось, что он утопил человека. При этом громко плакать и признаться в проступке отцу, который и высек сына), встретится потом в “Майской ночи”, в её образе мачеха будет подкрадываться к падчерице с горящей шерстью, с железными когтями, стучащими по полу. Встретится она и в “Старосветских помещиках”: серая, худая, одичалая, она насмерть напугает Пульхерию Ивановну. Это воспоминание прекрасно передает детские страхи Гоголя.
В основе концепции Воронского достаточно традиционная схема “двух Гоголей”, но развивает он ее вполне оригинально. Еще П.А. Кулиш задавался вопросами о двойственной природе натуры Гоголя - в связи с его письмом матери от 1929 года, в котором он начертал свой портрет в следующих словах: “Часто я думаю о себе, зачем Бог, создав сердце, может, единственное, по крайней мере редкое в мире, чистую, пламенеющую жаркою любовью ко всему высокому и прекрасному душу, зачем Он дал всему этому такую грубую оболочку, зачем Он одел все это в такую страшную смесь противоречий, упрямства, дерзкой самонадеянности и самого униженного смирения”. По Воронскому, существовало два Гоголя, “два исконных врага друг другу в одном человеке, даже в подростке , в юноше”: один - нежинский обыватель, готовый, где нужно, поклониться и польстить, другой - вдохновенный художник, творец. И чем низменнее окружающая жизнь существователей и чем выше полеты и запросы духа, тем сильнее раздвоение между Гоголем, миргородским барчуком-крепостником, и Гоголем, познавшим цену тогдашней действительности!
Гоголь Воронского обладает как бы “двойным зрением”, позволившим ему, в одной стороны, с поразительной остротой видеть “вещественность мира”, а с другой - прозревать духовный рост человека.
Принцип двойственности, коренящийся в особенностях натуры Гоголя (“Двуликий Янус” русской литературы; одно лицо у него вполне земное, другое - аскетическое, “не от мира сего”), распространяется автором книги на весь гоголевский мир, где двойственны пейзаж, сюжет, язык, сама Русь. Особенно значимым представляется суждение о двойственной природе персонажей: “Они погрязли в пошлом существовании, в стяжательстве, но в них брезжит нечто обнадеживающее, некий намек на духовное возрождение”. Здесь Воронским уловлена крайне важная, типично “гоголевская” мысль о возможности такого вознаграждения для каждого человека. При этом он, как и Мочульский, обращает внимание на исключительно ранний интерес Гоголя к духовным проблемам, подтверждением чему может стать повесть “Портрет”, в котором художник оставляет мир и становится монахом. “Портрет” Воронский считает пророческим произведением : “В нем уже приоткрывается трагическая судьба Гоголя, его будущая борьба за “высшее озарение, за аскетизм”.
Касается Воронский и вопроса о влиянии Гоголя на дальнейший ход русской литературы: “Переписка” с друзьями, дуализм, проповедь нравственного самоусовершенствования во многом определили христианство Достоевского, проповедничество Толстого... От Гоголя идет чувство неблагополучия, катастрофы, страха перед революционным пролетариатом у Розанова, Мережковского, Андрея Белого, Блока, Сологуба.
Книга, созданная в жанре беллетризованной биографии и соединяющая легкость и изящество стиля с глубиной постижения художественного мира Гоголя, стала заметным явлением советского литературоведения.
Конечно, за время, прошедшее после ее написания, было открыто немало фактов и материалов, заставляющим по-новому осмыслить многие моменты биографии и творчества Гоголя. Но на значимость книги Воронского это никак не повлияло. В ней отразилась вся гениальность русского писателя.
Издание адресовано широкому кругу читателей, а список дополнительной литературы поможет читателю сориентироваться в многоводье литературы о писателе и, возможно, поспособствует дальнейшему знакомству с личностью “Двуликого Януса”.
“Золотой” XIX век, обогативший русскую литературу шедеврами А. Пушкина, М. Лермонтова, Н. Гоголя, И. Тургенева, И. Гончарова, Ф. Достоевского и других, “переплавился” в “серебро” - А. Блок, И. Бунин, З. Гиппиус, А. Белый, К. Бальмонт... - начала XX века, далее в “металл” середины XX века, где в литературе нашли отголосок эпохальные события “железного” столетия...
Серия биографий “Жизнь замечательных людей” пополнилась историей жизни классика, чей день рождения пришелся на 7 мая (7 мая 1919 года; теперь-то всем понятно, что - в преддверии Дня Победы). Можно сказать, накануне Победы в каком-то смысле прошла жизнь поэта Бориса Слуцкого, но саму эту победу он так и не увидел (к слову, Окуджаве повезло родиться 9 мая). А истинная слава настала почти сразу после смерти, когда сподвижник и подвижник Юрий Болдырев опубликовал все, лежавшее в столе.
Фаликов, И. Борис Слуцкий : майор и муза / Илья Фаликов. - Москва : Молодая гвардия, 2019. - 432 с., 16 л. ил., портр. ; 21. - (Жизнь замечательных людей: серия биографий ; вып. 1955 ((1755)). - Библиогр.: с. 429-435 и в подстроч. примеч. и в тексте. - ISBN 978-5-235-04174-5.
Сначала вышли “Неоконченные споры”, потом трёхтомник - ныне, кстати, совершенно недоставаемый (есть важный критерий для оценки поэта - стоимость его книги в наше время, когда и живой поэт нужен главным образом родне: скажем, восьмитомный Блок в букинистическом отделе того или иного Дома книги стоит от полутора до двух тысяч, а трёхтомный Слуцкий 1991 года - от трёх до четырёх. Это не значит, разумеется, что Слуцкий лучше Блока, но он нужнее...)
++++
Они познакомились в то время, когда Борис Слуцкий уже был признанным поэтом. Встретились, чтобы не расставаться больше никогда. С Татьяной Дашковской поэт проживет 18 счастливых лет своей жизни. После ее ухода в течение трех месяцев он напишет множество чувственных лирических стихотворений... И больше из-под его пера не выйдет ни строчки.
После смерти жены 58-летний поэт впал в десятилетнюю депрессию. Стихов писать он уже не мог. И не хотел. Одни из его последних строк были посвящены умершей жене: Я ничего не видел кругом — / Слеза горела, не перегорала, / Поскольку был виноват кругом, / И я был жив, / А она умирала.
************
Борис Абрамович Слуцкий родился в Славянске. В 1922 году вместе с семьёй переехал в Харьков. 1937-1941 годах учился в Московском юридическом институте (выпускные экзамены не сдавал), одновременно с 1939 года - в Литературном институте им. Горького в поэтическом семинаре И.Л. Сельвинского, окончил в 1941-м в первые дни войны. В марте 1941 года опубликовал первые стихи. Но война спутала все карты...
На фронте был тяжело ранен. Войну закончил в звании гвардии майора. Стихи во время войны писал лишь эпизодически:
Я говорил от имени России, / Её уполномочен правотой, / Её приказов формулы / простые / Я разъяснял с достойной прямотой./ Я был политработником. Три года: / Сорок второй и два ещё потом, / Политработа - трудная работа. / Работали её таким путём: / Стою перед шеренгами неплотными, / Рассеянными час назад /в бою, / Перед голодными,/ перед холодными./ Голодный и холодный.
Молчат. Поют. / И в новый бой идут... / Всё то, что в письмах им писали из дому, / Всё то, что в песнях с их душой слилось, / Всё это снова, заново и сызнова / Высоким словом - Родина - звалось./ Я этот день, / воспоминанье это, / Как справку, / собираюсь предъявить / Затем, / чтоб в новой должности - поэта - / От имени России / говорить.
В августе 1946-го из-за тяжёлых головных болей (вероятно, результат незалеченной контузии) комиссован, признан инвалидом II группы. 1946-1948 годы провёл в основном в госпиталях, перенёс две трепанации черепа. Осенью 1948-го вернулся к активным занятиям поэзией.
Чтобы приоткрыть немного его характер, посмотрим воспоминание критика Владимира Огнева: “…Январь 1964 года… Темнеет. Мы с женой идем провожать Слуцких. В переулке, по пути на Балтийский, какие-то парни останавливают нас. Их шестеро, нас двое.
На Бориса насели четверо. Я едва отбиваюсь от двоих. Как он дерется! Приговаривая: “Трое на одного!” Я кричу: “Четверо!” Но он упорно повторяет: “Трое!” Благородство и тут не подводит Слуцкого. Он делит противников поровну, спасая мою гордость.
Слышу крик: “Очкарик Кольку убил!” Оказывается, поскользнулся визави и без моей помощи ушиб голову о край ледяного тротуара. И лежит.
Свист. Все разбегаются.
Потери: огромный фингал у Бориса. Распоротый на спине… кожушок спас меня - финка задела мышцу у позвоночника.
Дома у Бориса. Слуцкий с интересом смотрит в зеркало: “Самое пикантное - завтра я выступаю по телевидению”.
Утром я делюсь с Аркадием Адамовым подробностями происшествия. Тот рвется оповестить милицию.
Звонит Борис: “Перестаньте делать из нас героев”. Жестко и сухо. Я перестаю.
Через тридцать лет Юра Болдырев показывает мне ненапечатанное стихотворение Слуцкого “Драка”. Что вы думаете, о чем оно? О стыде. Стыдно ощутить в себе это чувство… бить человека”.
Борис Слуцкий долгое время был одинок. После разочарования в своей первой школьной любви, он долгие годы не заводил никаких романтических отношений. Нельзя сказать, что он не пользовался популярностью у женщин. Скорее даже наоборот - он обладал вполне привлекательной внешностью и был весьма интересным человеком.
Ему нравились женщины красивые, ухоженные, за которыми тянулся шлейф дорогих духов. Он же долгое время скитался по чужим углам и не имел за душой ничего, кроме таланта. Борис Абрамович не смог бы обеспечить понравившейся женщине достойный уровень жизни. А размениваться на легкие, ни к чему не обязывающие романы не считал возможным для себя.
К сорока годам он уже был известен и даже имел собственную комнату в коммунальной квартире.
Как-то стоял на Пушкинской со своим коллегой-поэтом. Тот просил Бориса Абрамовича о характеристике для вступления в Союз писателей. Проходившая мимо женщина поздоровалась со знакомым Слуцкого. Борис Абрамович пообещал дать рекомендацию, если состоится его знакомство с этой женщиной.
С этого момента Борис Слуцкий и Татьяна Дашковская шли по жизни, держась за руки.
+++
Они прожили вместе 18 лет и 11 из них Татьяна болела. Ее не стало в 1977 году. Поэт очень тяжело переживал уход любимой. До этого он никогда не писал стихов о любви, а после ее смерти почти три месяца писал о своих чувствах и переживаниях, в каждом стихотворении отражалась боль его утраты. За 3 месяца он написал более тысячи стихотворений, в том числе обращённых к жене, - и замолчал как поэт до конца жизни.
Несчастье сразило Слуцкого. То, что он переживал, было даже не горе - отчаяние. Только отчаяние могло вызвать такие стихи:
Господи, больше не нужно. / Господи, хватит с меня. / Хлопотно и недужно / День ото дня. / Если ты предупреждаешь - / Я уже предупрежден.
Строки, посвященные жене.
Потом он замолчал. После цикла лирики Борис Абрамович Слуцкий не написал ни строчки. Он пережил супругу на 9 лет. Последние годы жизни провел рядом с младшим братом Ефимом в Туле, часто проходил лечение в психиатрической клинике. Он потерял интерес к жизни. Отчасти из-за потери любимой, отчасти от чувства вины из-за своего давнего выступления против Пастернака.
Он ушел 23 февраля 1986 года.
Было воскресенье, день Красной армии, с которой так много связывало Слуцкого в годы войны, а его поэзию - всегда. Он умер солдатом не только по дате смерти. Он им был на фронте и в жизни. Поэтом солдатской прямоты.
+++
Стихи поэта долго не печатались, ходили по рукам в списках, первый сборник вышел только в 57-м....
Илья Аликов, автор жизнеописаний Евгения Евтушенко, Марины Цветаевой, книгу о Слуцком писал долгие годы, и вот она, наконец, сложилась... Сага о ПОЭТЕ, его МУЗЕ и ТАЛАНТЕ.
А талант- это такая мера... это самая крупная единица массы и денежно-сетная единица, которая была широко распространена в античном мире (Древней Греции, Вавилоне и других областях малой Азии). Вот так. Интересно, кто измерит и, главное, чем... меру таланта любого русского-советского классика. Скоростью ли перелистывания страниц (читать запоем), частотой ли снятия книги с полки, возможностью ли ночного прочтения под одеялом в смартфоне, пока родители не видят...
Поэзия двух Борисов - Слуцкого и Рыжего. И о том, и о другом в школе - разве что в реферативной форме да на консультациях к ЕГЭ.
Как-то у Фаликова в интервью спросили: “То, что издания - “Борис Слуцкий” и ”Борис Рыжий” выпущены одновременно, - так было задумано или это вышло случайно?
Фаликов:“Столь же случайно, сколь и закономерно. Борис Слуцкий, подобно одному из своих учителей - Велимиру Хлебникову, любил обращаться к числу. Особенно его влекло число “четыре”, что объяснялось довольно просто - у него, фронтовика, сказано: “А война - была. Четыре года”. С другой стороны, он верил в случай: Где-то между звездами и нами, / Где-то между тучами и снами / Случай плыл и лично все решал, / И собственноручно совершал.
Так оно и произошло: столетие Слуцкого (его мы отметим 7 мая) совпадает с выходом книги. Я писал ее долго и не к дате. Это случай.
Фаликов, И. З. Борис Рыжий. Дивий камень / Илья Фаликов. - Москва : Молодая гвардия, 2019. - 292 с. : портр. ; 21. - Библиогр.: с. 282-287. - Книги Б. Б. Рыжего: с. 281. - ISBN 978-5-235-04269-8.
Книга о Борисе Рыжем - тоже случай, несколько иной, но по-своему закономерный. В этом году исполнилось бы 45 лет поэту, ушедшему безвременно почти двадцать лет назад, в лермонтовском - двадцатишестилетнем - возрасте.
Это личный взгляд биографа на судьбу крупного поэта рубежа тысячелетий, ушедшего молодым. Сразу по уходе Бориса Рыжего к нему приклеили два ярлыка: “последний советский поэт” и “первый поэт поколения”.
Речь действительно идет о первом поэте поколения, поколения 90-х XX века. Это наиболее точное и яркое самовыражение генерации. Автор книги говорит: “Объективно у меня так вышло, что я писал книги о первых поэтах поколения - от Евтушенко и Рыжего до Цветаевой и Слуцкого. А “последним советским” в свое время (1995), в эссе “Не больше, чем поэт”, назвал Евтушенко, и он охотно с этим согласился, переняв мою формулу в дальнейших самохарактеристиках. Бориса Рыжего “последним советским” стали называть намного позже. Конечно, вокруг его гибели много домыслов, но я за ними не следил, это не мое поле. Мне интересно смотреть за реальной жизнью героя, прочитать и показать другим его стихи, в которых отражено время. И не одно время, а множество времен, в итоге - весь минувший век. История Отечества, выраженная в стихах”.
Из книги: “В комнате за сценой собралась послеконцертная компания, и Борис почитал свои стихи наравне с другими, а потом спросил:
– Евгений Александрович, вам не кажется, что здесь только два поэта – вы и я?
Евтушенко сказал, коротко подумав:
– Да, наверно.
Есть и другая версия. Борис говорил после застолья: я здесь единственный поэт, ну и немножко – Евгений Александрович Евтушенко.
Говорят, на этой горячей волне его вынесло на улицу, там он схватился с майором милиции в штатском, его взяли в участок и показали, где раки зимуют.
Шел июнь 1997 года. Евтушенко прилетал в Екатеринбург на один концерт. Через три года Борис сказал мне: я не читал ни строки ЕвтушенкоИ снова об этикетках: “последний советский поэт” и “первый поэт поколения”. Опять напоминает о Евтушенко, каковой и сам определяется как последний советский поэт. Дивны дела твои, Господи, – Борису и в голову не пришла бы такая аналогия, ан кто знает, как наше слово отзовется. Так что? Борис Рыжий – оный новый Евтушенко? Остыньте, если раскалились. Речь не о том.
Тут речь о том, что будем
Мы нашу честь беречь”.
Стоит почитать его стихи, начиная с середины 1990-х: тематически, стилистически и тому подобное - “Камень хладный поцелую”, Петербург. Блоковская музыка, лебеди, фонтаны, парки, дворцы, каналы, мосты. Обожаемые мэтры - Рейн, Кушнер. В классических образцах - Державин, Батюшков, Пушкин, Денис Давыдов, Лермонтов, Боратынский, Вяземский, Некрасов, Тютчев, Аполлон Григорьев, Полонский, Огарев, Фет, Случевский, Блок, Брюсов, Анненский, Заболоцкий, Георгий Иванов, Адамович. Никакого “больше чем поэта”. Поэт. Только поэт, и никто другой.
Петербургская поэзия на уральской почве? Уральская поэзия на питерском камне? Такой выверт? Не было выверта. Был поиск себя.
Над саквояжем в черной арке / всю ночь играл саксофонист./ Бродяга на скамейке в парке / спал, постелив газетный лист. / Я тоже стану музыкантом / и буду, если не умру, / в рубашке белой, с черным бантом / играть ночами на ветру./ Чтоб, улыбаясь, спал пропойца / под небом, выпитым до дна, – / спи, ни о чем не беспокойся, / есть только музыка одна.
Написано в том самом 1997-м. В том самом Петербурге. У Рыжего много стихов об уличных музыкантах и вообще об уличной музыке. Это о себе. Поэт улицы, уличный мальчишка. Так? Не так. Близкие знали: он по сути домосед и месяцами не выходит из дому.
Города было два, два “бурга” - в честь Петра и в честь Екатерины. И Петр, и Екатерина - не те, о ком мы думаем. Дома у него было тоже два. Свой, с женой и сыном, и - родительский, в двух шагах от своего. В родительском доме был телефон. Это уже нечто третье - остальной мир, с которым он говорил чуть не без умолку. Раздвоенность? Вряд ли. Один в одном. Оставим арифметику. Но она нас будет настигать по причине беглости его жизни и неторопливости общего течения бытия.
...Отец готовил ему геологическое будущее, но совершил огромную - для своих планов - педагогическую ошибку: внушил младенцу поэтический образ мира, состоящий из русских стихов, высоких идеалов, великих надежд. Колыбельной Бориса была русская поэзия. Эта музыка в мужском исполнении и была тем истинным уроком ритмики, который вошел в плоть и кровь, не оставив других путей для дальнейшего существования. Потомок запорожского сотника переварил эту музыку в соответствии с данным ему временем, включив в арсенал своих боевых средств некоторые ноты из письма к турецкому султану. Репинские хохочущие казачины неотъемлемо присутствовали в аудитории, какой бы она ни была - школьной, студенческой, екатеринбургской, питерской, роттердамской, московской, трансазиатской.
Самые первые упражнения по сплетению слов в рифму Боря проделал еще в восьмилетнем возрасте под руководством сестры Оли - перед сном. Притом что эпиграммы и прочие колючие шутки регулярно сыпались на головы окружающих, - говорят, стихописание - уже как высокая болезнь - поразило его лет в четырнадцать. Еще раньше он и детективчики пописывал.
Но это было секретом. Дело шло медленно. Он довольно долго утаивал и чувства, и мечты свои, остро сознавая, что мысль, извлеченная из-под его пера (карандаша), ложна по неумению ее хорошо изречь. Однокурсники поначалу были не в курсе. Он проявлял себя больше в проделках и дурачествах с лидерским уклоном. Такого типа: на практике в городке Сухой Лог, рядом – поселок Знаменка, с целью знакомства с ребятами с других факультетов (геология и гидрогеология) Борисом была создана ДНД (Добровольная народная дружина). В задачу данной дружины входило: контроль за порядком в лагере (который сами же и нарушали), а в некоторых случаях и экспроприация спиртных напитков у злоупотребляющих лиц. Сформировали инициативную группу, которой были выданы красные повязки, и люди стали выходить в дозор. Таким образом был установлен контроль обстановки в лагере, а также дополнительный источник спиртосодержащей жидкости. Большинство компаний считало почетным угостить представителей ДНД несколькими рюмочками водки. За особые заслуги сотрудникам ДНД разрешалось какое-то время поносить “знаменитую” кожаную кепку Бориса.
Это свидетельство Вадима Курочкина, однокурсника. О поэзии речи нет. О ней и не говорили в Сухом Логу. Но она там была. Там, на левом берегу реки Пышма, есть вулкан девонского периода, высокий холм, голый - не заросший лесом, похожий на спину гигантского мамонта, полувылезшего из вечной мерзлоты. Имя этого места - Дивий камень: старое название от первопроходцев-казаков, старое слово, означающее “удивительный, дивный”, а в песнях и сказках - “лесной, дикий, дикорастущий”, даже “девий”, а также “неручной, недомашний”.
Все вместе это и есть поэзия. Поэзия Бориса Рыжего...
XX век - жестокий век. Те, кто пережил (правильнее было бы сказать - выжил) революцию, репрессии, войну, опять репрессии, - победители... Одним из них был Варлам Шаламов.
Краткая справка:
Варлам Тихонович Шаламов - русский писатель, наиболее известный своим циклом "Колымские рассказы", который описывает жизнь в сталинских лагерях. Шаламов был трижды арестован и провел в лагерях в общей сложности около 18 лет, однако аресты не были напрямую связаны с его писательской деятельностью. Первый срок он получил в 1929 году за увлечение троцкизмом и участие в подпольной группе, которая распространяла идеи Троцкого. В 1936 году Шаламов написал письмо в НКВД об отречении от идей троцкизма, однако в 1937 году он был снова арестован и осужден за контрреволюционную троцкистскую деятельность. В 1943 году Шаламов получил новый срок за антисоветскую агитацию, которая, по словам самого Шаламова, заключалась лишь в том, что он назвал писателя Бунина русским классиком. Воспоминания Шаламова о годах, проведенных в лагерях, легли в основу знаменитых "Колымских рассказов" и романа "Вишера".
Есипов, В. Шаламов / Валерий Есипов. - Москва : Молодая гвардия, 2019. - 344 с., 8 л. ил., портр., факс. ; 21. - (Жизнь замечательных людей: серия биографий ; вып. 1574 (1374)). - ISBN 978-5-235-04231-5.
“О том, чтобы писать для “ЖЗЛ”, я в то время не думал, - говорит автор книги “Шаламов”, увидевшей свет в текущем году, Валерий Есипов. - Книга написана на основе моей кандидатской диссертации, которую я защитил в 2007 году в Санкт-Петербургском гуманитарном университете профсоюзов по специальности “Культурология”. Тема диссертации довольно мудреная - “Диалог “художник и власть” как инновационный ресурс культуры”, и в ней шла речь не только о В.Шаламове, но и о Б.Пастернаке, А.Твардовском и А.Солженицыне.
Они воплощали разные типы отношений художника с властью, конкретно - с Советской властью, и мне был очень интересен этот материал. Было жаль, если он останется только в диссертации. Как выразился один из моих руководителей, “диссертации грызут мыши”. Это меня напугало и заставило взяться за книгу. Но, если серьезно, - главным поводом было столетие со дня рождения Шаламова, которое отмечалось в 2007 году. Очень хотелось, чтобы вышла книга, посвященная писателю, исследованием которого я занимался почти двадцать лет. Переработка диссертации была не слишком большой, потому что я изначально старался не злоупотреблять научной терминологией. Хотя совсем без нее трудно обойтись - все же я пользовался методами разных гуманитарных наук - и социологии, и истории, а не только культурологии. Самое важное, что при этом стал более понятен и объясним тот тип (или стиль) отношений с властью, который избрал Шаламов - не конфронтационный и деструктивный, как у Солженицына, а гордый, независимый и отстраненный от политики, в некотором роде - герметичный. Таким было, между прочим, творческое поведение Пушкина в поздние годы, а Шаламов всегда равнялся на “пушкинское знамя”, как он сам писал, а также всячески старался уйти от традиции Л.Толстого с ее “учительством””. “Искусство лишено права на проповедь”, - заявлял Шаламов. При этом он прямо писал, что следование толстовской традиции “проповедничества” в современности неприемлемо - “такие учителя, пророки, беллетристы могут принести только вред”... И далее: “У серии “ЖЗЛ” свои, сложившиеся десятилетиями традиции. При заключении договора мне были поставлены два простых условия. Первое: книга должна охватывать весь период жизни писателя от рождения до смерти. Второе: книга должна быть написана интересно. К этому я и стремился. “Интересно” - вовсе не значит вычурно, с беллетристическими эффектами. Вся книга основана на документах, малоизвестных или совсем неизвестных, найденных в архивах. К сожалению, основная часть архива (архива отца и матери) утрачена - она была сожжена родственниками в годы войны. После ареста Шаламова в 1937 году его жена уничтожила его перовоначальный писательский архив. Еще раньше одна их сестер, Галина, сожгла юношеские рукописи. Поэтому так высока цена всего сохранившегося... В качестве исторического контекста используются документы из ряда других хранилищ, из новейших фундаментальных, научно выверенных трудов по истории сталинских лагерей, а также воспоминаний современников.
Разумеется, у меня свой взгляд на жизнь и судьбу Шаламова, но жизнь и судьбу Шаламова, но называть его каким-то “особым” я бы не стал: все, даже полемические эпизоды книги вытекают из конкретного материала”.
Мученическая судьба, тяжелые, рвущие душу произведения… Сегодня Шаламовым в России практически никто не занимается (имеется в виду так называемая литературоведческая элита, которая с давних пор увлеклась другими именами, например, А. Солженицыным). Отсюда и главный импульс работы, которую читатель держит в руках, - моральный долг перед могучим, не признанным при жизни писателем. Именно в его судьбе ярче всего отразилась подлинная трагедия России ХХ века.
В книге на примере судьбы Шаламова прослеживается становление сталинизма в конце 1920-х годов. Ведь будущий писатель в юности был участником антисталинской оппозиции, за что и получил первый, а затем второй колымский срок. Сам он исходил из убеждения, что “Сталин и советская власть - не одно и то же”, и нового вождя-тирана сравнивал с носорогом. Оправдать злодеяния Сталина пытался В. Молотов, будучи уже на пенсии. Он говорил: “Мы обязаны 37-му году тем, что у нас во время войны не было пятой колонны”. Это верх цинизма и казуистики, рассчитанной на обывателя: полтора миллиона честнейших и преданнейших людей были зачислены в потенциальные “предатели Родины”. За прямое соучастие в репрессиях Шаламов хотел дать Молотову пощечину, “плюху”, как он выражался. Они встретились случайно в 1960-е годы в Ленинской библиотеке. И очень сожалел, что не дал. Но такой же “плюхой” сталинизму являются все его “Колымские рассказы”.
И еще немного... о тайне Шаламова. Она - существует. Она прежде всего в самой его личности. Как мог вырасти он, выжить и состояться со столь могучей его творческой силой в эпоху, которая перемалывала людей, как щепки? А главное - для чего он пришел в этот мир, для какого не пройденного еще людьми урока? Именно эти вопросы невольно возникают и настойчиво требуют ответа, когда мы говорим о писателях выдающихся, воплотивших в себе вечные искания человеческого духа. В этом смысле тайна Шаламова принадлежит к тому роду и ряду тайн, которые окружают самые великие имена русской литературы и которые еще бесконечно долго разгадывать.
