Переписка Валентина Курбатова с Валентином Распутиным.
Дмитрий Шеваров (опубликовано в «Российской газете», номер 209, 2021): Валентин Яковлевич Курбатов сам подготовил книгу к печати и успел написать к ней предисловие. Он ушел весной этого года, в марте, как за шесть лет до этого ушел Валентин Григорьевич Распутин.
Так что книга их писем – и завет, и завещание, и послание. С каким-то совсем новым, еще мне самому непонятным чувством вчитывался и вглядывался я в переписку двух дорогих мне людей. Объяснить это чувство трудно, но на иной странице непременно и вас оно посетит. Так, наверное, обломленные ураганом и упавшие на землю ветки дерева чувствуют свои корни. Вот они, корни, рядом, да с ними нам уже не срастись.
Те живительные смыслы, которые мы успели получить от Валентина Распутина и Валентина Курбатова, – с тем и останемся. Мироздание пошатнулось так резко и внезапно. Пристальнее и грустнее мы теперь смотрим друг на друга и на себя самих. Еще вчера переписка двух литераторов – писателя и литературного критика – была бы интересна немногим. А сейчас эта книга тронет каждое сердце. Потому что главное в ней уже не литература, а то, что Юрий Казаков называл нравственным объятием. Жизнь улыбнулась мне, когда четверть века назад я встретил Валентина Яковлевича, а вскоре и Валентина Григорьевича. Когда виделся с Распутиным, то смущался и даже немного страшился его погруженности во что-то свое, бездонно глубокое. Под пристальным взглядом писателя все мои тщательно продуманные вопросы обращались в опилки, достойные лишь того, чтобы вымести их из дома. Беседуя с Курбатовым, всегда смущался другому - тому, как вырастал в собственных глазах, как легко вдруг начинали виться и слетать с языка мысли.
«Рядом с ним самые глупые обретают немного ума, а в наименее думающих иногда рождается мысль...» Так в ХIХ веке говорили о Тютчеве, но это в полной мере относится к Валентину Яковлевичу Курбатову. Устное слово было ему столь послушно, что каждое его выступление мы слушали как симфоническую музыку.
С Распутиным хотелось молчать, с Курбатовым – неумолчно беседовать.
Нынешнее время молчания, вынужденного общечеловеческого затвора было бы принято Распутиным. Одиночество его никогда не тяготило.
А для Валентина Яковлевича не было ничего страшнее самоизоляции, особенно той, что не добровольный выбор, а полицейское предписание. Он очень тяжело переносил тот морок, что навалился с клятой пандемией. Слишком любил он дорогу, ветер в приоткрытое окошко поезда, новые лица, разговоры с умными людьми, которых Валентин Яковлевич находил и в глухой деревне, и в зале ожидания, и на енисейской пристани...
А Валентин Григорьевич к концу жизни пришел к убеждению, что истина рождается не в разговорах до утра, а в полном уединении, в избушке на берегу Байкала. Почти в каждом письме он твердит: «Путь у меня теперь один – уйти окончательно в затвор...»
Валентин Яковлевич глубоко понимал друга. «Какое, наверное, прекрасное и полное молчание привез ты с собой с Афона», - писал он Валентину Григорьевичу. Но сам-то при этом страшился всякой паузы в общении, чувствуя в ней предвестие вечной разлуки.
Когда Распутину отказало зрение и он не мог уже отвечать на письма, Курбатов писал старому товарищу еще чаще чем раньше, лишь бы вырвать болящего из лап уныния. И вот удивительно: письма Курбатова и в одиночестве остаются диалогом, там два дыхания.
Как хорошо, что выходит их общая книга – книга на два голоса. Ведь если бы не письма, то трудно представить, как могли дружить эти два Валентина, столь розно скроенные в канун Великой Отечественной войны. Один замкнутый, настороженный и молчаливый, будто родившийся сразу мудрецом. Другой – как мальчишка быстрый и смешливый, распахнутый, готовый обнять и первого встречного, и весь мир.
Вот в литературе их соседство кажется абсолютно неравноценным. Мощные, как скалы над Ангарой, повести Распутина. А рядом – текучие, изящные, расшитые, как цветами, полузабытым русским слогом предисловия Курбатова.
За эти предисловия Валентину Яковлевичу часто доставалось от маститых авторов толстых романов: «Ну что написал Курбатов, кроме предисловий, которых никто не читает?!..»
А ведь за годы работы в литературной критике Валентин Курбатов вдохнул жизнь в этот будто навсегда омертвевший жанр – предисловие.
Но сейчас открывается: главным жанром Валентина Яковлевича был эпистолярный. Первым это почувствовал еще двадцать лет назад издатель Геннадий Сапронов, выпустив в свет переписку Курбатова с Виктором Астафьевым. Впервые в электронном ХХI веке книга писем имела огромный успех, вышла тремя изданиями.
Как же прав был Валентин Распутин, когда писал Курбатову 12 ноября 2006 года: «Я наконец-то догадываюсь, почему ты любишь письма: они твой художественный жанр, но не отъятый от земли, как у многих прозаиков, а засеянный в нее...»
Недавно томские филологи подсчитали, что у Василия Андреевича Жуковского было 570 корреспондентов по переписке. Думаю, что у Валентина Курбатова их было не меньше.
Вполне владея компьютером и каждодневно им пользуясь, Валентин Яковлевич оставался верен бумажному, написанному от руки письму.
Такое письмо само по себе – без всяких громких деклараций – верность русской словесности. В нем любовь, в нем тепло. И почерк – как зеркало души.
Валентин Яковлевич верил в то, что когда мы пишем от руки, мы тем самым просим Божьего благословения на написанное, ведь перо или шариковую ручку мы сжимаем тем самым троеперстием, которым крестимся.
Когда же наши пальцы игриво бегают по клавиатуре, они порой не то, что Богу не служат, а и нам самим неохотно подчиняются, норовя брякнуть что-то непродуманное.
Полное собрание писем Жуковского, родившегося в восемнадцатом веке, только сейчас выходит в свет.
Не знаю, сколько лет понадобится, чтобы собрать письма Валентина Яковлевича Курбатова, но верю, что такое собрание будет.
Тома этого собрания когда-нибудь оправдают нас в глазах потомков, которым от наших дней достанется изумительно бедное наследие. Все наши эсэмэски и прочие электронные сообщения к тому времени бесследно растворятся в небытии. Но вот останутся письма Курбатова и расскажут за нас то, о чем мы не сумели рассказать, распылив свою жизнь с помощью гаджетов.
Ну и гад же ты! – так слово gadget переводил на русский язык Валентин Яковлевич.
Мне почему-то всегда хотелось прислониться к Валентину Яковлевичу. За его спиной было покойно, весело и тепло. Так ему когда-то было тепло за спиной деда, тихо молившегося под огоньком лампады в послевоенной чусовской землянке.
«Давай останемся последними, кто еще читал книжки и писал последние письма...» (из письма Валентина Курбатова – Валентину Распутину).
Распутин Валентин Григорьевич
Каждый день сначала : письма : [12+] / Распутин Валентин Григорьевич , Курбатов Валентин Яковлевич; Бызов Анатолий / В. Распутин, В. Курбатов ; [предисловие В. Курбатова ; послесловие Д. Шеварова] ; фотографии Анатолия Бызова. - Москва : Красный пароход, 2021. - 316, [3] с. : ил., портр. - Экземпляр с инвентарным номером 2919B с дарственной надписью издателя -ISBN 978-5-6045313-5-8
*фото В.Я. Курбатова – из переданного в дар Псковской областной универсальной научной библиотеке посвященного Валентину Курбатову фотоархива режиссера, Заслуженного деятеля искусств РФ Вячеслава Орехова
