Сегодня рубрика «Наедине с книгой» отправляется в прекрасный город на Неве. Петербург – как герой и метафора, как сон и дыхание, разлитое в пространстве художественного текста – предстает на страницах книг современных прозаиков: Михаила Веллера, Сергея Носова, Павла Крусанова, Елены Чижовой, Андрея Аствацатурова, Татьяны Толстой и других. Такие разные и такие похожие в своем воплощенном стремлении передать атмосферу и пульс этого загадочного города.
Сегодня рубрика «Наедине с книгой» отправляется в прекрасный город на Неве. Петербург – как герой и метафора, как сон и дыхание, разлитое в пространстве художественного текста – предстает на страницах книг современных прозаиков: Михаила Веллера, Сергея Носова, Павла Крусанова, Елены Чижовой, Андрея Аствацатурова, Татьяны Толстой и других. Такие разные и такие похожие в своем воплощенном стремлении передать атмосферу и пульс этого загадочного города.
Все мы знаем, что Петербург – город невероятный, город, который вдохновлял на творчество не одно поколение писателей. Их привлекало в городе все – его атмосфера, архитектура, история, культура и даже сам менталитет петербуржцев – ничто не ускользало от внимания литературных мастеров. В этом смысле Петербург стал абсолютно литературоцентричным, пропитанным историософскими проекциями и поэтическими аллюзиями, городом.
В современной прозе неоднократно была предпринята попытка воплощения всех петербургских смыслов в рамках художественного текста. И, как правило, каждый из современников вольно или невольно обращается к литературной традиции и мотивам русской классики.
Об этом говорит на страницах своих «петербургских текстов» Татьяна Толстая – современный прозаик и публицист. Ее рассказы «Чужие сны» и «Река Оккервиль» воссоздают нам образ серого, дождливого города, ««города, который строился не для нас … сырой, торжественный, бедный, не по-человечески прекрасный, не по-людски страшненький, не приспособленный для простой человеческой жизни». Здесь же – аллюзия к «Медному всаднику» - где Петербург лишен милосердия и пронизан нотой щемящей беды. Именно поэтому она начинает рассказ с наводнения в Петербурге и возвращает нас к теме «маленького человека», погруженного в свой город – мечту, город-миф, миф, который разбивается при столкновении с современностью.
Петербург как сон, в котором разлиты вечные смыслы и мотивы русской литературы, превосходно воссоздан Татьяной Толстой и на страницах ее рассказа «Чужие сны», опубликованном в книге «В Питере – жить»: «Сны сродни литературе. У них, конечно, общий источник, а кроме того, они порождают друг друга, наслаиваются, сонное повествование перепутывается с литературным, и все, кто писал о Петербурге, - Пушкин, Гоголь, Достоевский, Белый, Блок - развесили свои сны по всему городу, как тонкую моросящую паутину, сетчатые дождевые покрывала».
Можно бесконечно погружаться в контексты Татьяны Толстой, но остается единственно-верное послевкусие – ее Петербург не оставляет читателя – своей мыслью, сердцем и душой он всегда будет возвращаться к ее бесконечным смыслам: «Если не запрокидывать голову, то в Питере вообще нечего делать: асфальт как асфальт, пыль или лужи, кошмарные парадные, пахнущие кошками и человеком, мусорные баки, ларьки с кефиром «Петмол». Если же смотреть вверх, от второго этажа и выше, то увидишь совсем другой город: там еще живут маски, вазы, венки, рыцари, каменные коты, раковины, змеи, стрельчатые окна, витые колонки, львы, смеющиеся лица младенцев или ангелов. Их забыли или не успели уничтожить мясники двадцатого века, гонявшиеся за людьми…
Непременно, непременно куплю себе квартиру в Питере, слеплю себе гнездо из пуха, слюны, разбитых скорлупок своих прежних жизней, построю хижину из палочек, как второй поросенок, Нуф-Нуф. Натаскаю туда всякой домашней дряни, чашек и занавесок, горшков с белыми флоксами, сяду к окну и буду смотреть чужие сны…» (Татьяна Толстая).
Если у Татьяны Толстой Петербург предстает как город «чужих снов», то у Михаила Веллера Петербург воссоздан в реалиях быта и духа времени.
Его книга «Легенды Невского проспекта» во многом отсылает нас к Петербургу Гоголя и Достоевского, но есть в ней и своя атмосфера - отсутствие описаний красот и достопримечательностей города, его природы и архитектуры. Лишь в самом начале упоминается Невский проспект: «Первая и славнейшая из улиц Российской империи, улица-символ, знак столичной касты, чье столичье - не в дутом декрете, но в глубинном и упрямом причастии духу и славе истории, - Невский проспект, царева першпектива, игольный луч в сердце государевом, и прочие всякие красивые и высокие слова, - Невский проспект, сам по себе уже родина, государство и судьба…».
Это описание – лишь ниточка памяти самого автора, который когда-то «тоже жил на Невском и был с него родом», точнее – родом с Ленинграда – города его памяти щемящей ностальгии:
«Я никогда не вернусь в Ленинград. Его больше нет на карте. Истаивает, растворяется серый комок, и грязь стекает на стены дворцов и листы истеричных газет. В этом тумане мы угадывали определить пространство своей жизни, просчитывали и верили, торили путь, разбивали морды о граниты; и были, конечно, счастливы, как были счастливы в свой срок все живущие…А хорошее было слово - над синью гранитных вод, над зеленью в чугунных узорах - золотой чеканный шпиль: Ленинград. Город-призрак, город-миф - он еще владеет нашей памятью и переживет ее. Пробил конец эпохи, треснула и сгинула держава, и колючая проволока границ выступила из разломов. Мучительно разлепляя веки ото сна, мы проснулись эмигрантами…Город моей юности, моей любви, моих надежд - канул, исчезая в Истории. Заменены имена на картах и вывесках, блестящие автомобили прут по разоренным улицам Санкт-Петербурга, и новые поколения похвально куют богатство и карьеру за пестрыми витринами - канают по Невскому» (Михаил Веллер).
Город – величественный, легендарный и такой чужой к судьбе «маленького человека», погруженного в суетность быта – та метафора Михаила Веллера, которую он рисует с необыкновенной иронией и юмором. Достаточно посмотреть на оглавление этой книги: «Легенда о родоначальнике фарцовки Фиме Бляйшице», «Легенда о заблудшем патриоте», «Легенды «Сайгона»», «Легенда о морском параде», «Баллада о знамени», «Байки скорой помощи» и другие, чтобы понять, что анекдот, байка, случай - основа поэтики автора.
Его Петербург фантастичен, но узнаваем, легок в воплощенном юморе, но трагичен в глубинах смыслов и текстовых аллюзий. Здесь все пронизано жизнью – реальной, без прикрас и штампов, и по сути, это – настоящая энциклопедия советской эпохи и одновременно - путеводитель по ленинградским коммуналкам, портретная галерея по-своему выдающихся людей того времени.
Кому-то эта книга покажется ностальгическим памятником прошлому, кто-то откроет для себя интересные сюжеты прошедшей эпохи, но в любом случае читателя зацепит литературный стиль Михаила Веллера – емкий, выдержанный, обращенный в сегодняшний день.
«Четырнадцать оттенков черного» - так в предисловии к сборнику рассказов «Петербург Нуар» говорится о Петербурге – городе смешанной цветовой палитры, где черный и серый цвета превалируют. Андрей Кивинов, Сергей Носов, Вадим Левенталь, Александр Кудрявцев, Наталья Курчатова, Ксения Венглинская, Лена Элтанг, Андрей Рубанов, Анна Соловей, Юлия Беломлинская, Антон Чиж, Михаил Лялин, Павел Крусанов, Евгений Коган, Владимир Березин – среди этих имен есть авторы, чье творчество уже нашло своего читателя и те, кто еще на пути к нему.
Петербург этой книги – город изгоев и безумных людей. Людей, выделяющихся в любой толпе. Город трагического безумия. Как и у Н. В. Гоголя - «средоточие бреда» - человеческого и метафизического.
В Пьяной гавани мёртвые хоронят своих мертвецов («Пьяная гавань» Лены Элтанг). На современной Сенной сталкиваются вселенные «Щелкунчика» Чайковского и «Преступления и наказания» Достоевского («Щелкунчик» Антона Чижа). В «Англетере» Владимира Березина вместо поэта Сергея Есенина чекисты вешают совсем другого, случайного человека - самоубийцу, очень своевременно вскрывшего вены. По Васильевскому бродит Призрак Кунсткамеры («Кабинет редкостей» Евгения Когана), а на Мойке трудится гениальный таксидермист, научившийся превращать людей в животных («Волосатая сутра» Павла Крусанова). Невероятные сюжеты, в чем-то фантастические, в чем-то - вполне реальные передают потрясающее содержание этого города, в котором случалось и продолжает случаться всякое – как у наших классиков – Пушкина, Достоевского, Гоголя…
«Своим происхождением «чернушная» традиция обязана истории города, его архитектуре и даже погоде, ведь климат Петербурга, вне всяких сомнений, влияет на характер его жителей. Холодные ветры Балтики, здоровы ли навеваемые вами мысли? Люди, бредущие по тропкам меж сугробов, что за чувства владеют вами? Когда долгожданное северное «лето» дарит лишь жалкую горстку солнечных дней, о чем светлом и радостном можно говорить?
Гармония мрака для Санкт-Петербурга естественна, потому что он сам и есть нуар. Писателям, живущим тут, ничего выдумывать не нужно, стоит лишь внимательно посмотреть по сторонам, ну или внутрь. Городские мифы могут быть заголовками криминальных хроник, а очередная новость в газете об убийстве старушки-процентщицы - великим романом…»
(Из предисловия к изданию, Юлия Гумен и Наталья Смирнова).
Все рассказы, вошедшие в эту антологию, мрачные, жуткие, в совокупности создают совершенно не петербургскую историю в ее традиционном понимании, когда мы говорим о великолепной архитектуре и героической истории города. Здесь читатель попадает в плен – многовековой меланхолии этого серого, мрачного города, полного бесконечной тоски и прекрасного в своем гордом величии.
Кстати, о величии: невольно вспоминается книга современного петербургского прозаика и драматурга Сергея Носова «Тайная жизнь петербургских памятников» - сборник очерков о петербургских памятниках, не входящих в обязательный туристический маршрут, зачастую малознакомых даже коренным жителям Петербурга. Это памятники с необычной судьбой, памятники-невидимки: порой величественные, порой неприметные, скрытые от глаз ведомственными заборами или доступные для обозрения, но окутанные непроницаемой пеленой забвения, и даже так и не установленные.
Например, памятник «Гоголь незримый» - памятник, который должен был быть на месте монумента князю Николаю Николаевичу. Вот как об этом пишет Сергей Носов: «Конную фигуру установили перед Первой мировой, а снесли сразу после революции. Пять лет – это для монумента, как один миг. А вот для закладного камня, обещающего воздвижение памятника в скором времени, пятьдесят лет – это уже целая вечность. Именно столько простоял здесь, в скверике на Манежной площади, неприметный гранитный знак, по форме похожий на те, что устанавливают на могилах. Надпись гласила:
Здесь будет сооружен
ПАМЯТНИК
великому русскому писателю
Николаю Васильевичу
ГОГОЛЮ
1852–1952
И ниже сообщалось:
Заложен 4 марта 1952.
Четвертого марта ста годами раньше Гоголь, как известно, скончался. А через год и один день после закладки памятника умер Сталин. Поживи Сталин подольше, был бы здесь бронзовый Гоголь, потому что при Сталине неопределенностей и недосказанностей не любили.
Я и сейчас полагаю, что это был лучший из всех возможных памятников Гоголю. Как бы тайный, не явный. Но – настоящий. Не каприз ума, не метафора, не умническая производная от слова «незримый», но объективно памятник Гоголю – в самом прямом, отнюдь не фигуральном смысле. Действительно, по мере того, как время уничтожало надпись на граните, закладной камень переставал быть обещанием памятника, а, следовательно, он сам обращался в обещанное…».
По сути, эта книга – краеведческая, и одновременно – документальная, ведь Сергей Носов потрясающе владеет материалом и умело его преподносит: внимателен к деталям и историческому материалу, динамично и увлекательно выстраивает текст. Все это рождает интерес читателя и наводит его на мысль о том, что памятник – явление неизведанное и, быть может, одно из самых загадочных.
Сергей Носов философски замечает, что и вопрос принадлежности памятников к живой или неживой природе пока еще не разрешен. «Категория одушевленности неприменима к памятникам, – пишет автор, – любой объект обязан быть одушевленным или неодушевленным, – любой, но не памятник. Человеческий язык вообще мало приспособлен для отображений их бытия».
По мнению критиков, эта книга сама являет собой памятник – литературный, где запечатлен главный персонаж – Петербург и его культурное пространство. Безусловно, все сюжеты этой книги подтолкнут петербуржцев к прогулке по родному городу, а гостей – к поездке в этот загадочный город.
Еще одна интересная документальная книга о Петербурге – «Город, написанный по памяти», автором которой является современный писатель, переводчик, эссеист Елена Чижова. Петербурженка в четвертом поколении и автор восьми романов, среди которых «Время женщин» (премия «Русский Букер»), «Орест и сын», «Терракотовая старуха», «Китаист». Петербург, «самый прекрасный, таинственный, мистический город России», так или иначе (местом действия или одним из героев) присутствует в каждой книге этой писательницы.
«Город, написанный по памяти» – роман-расследование, где Петербург становится городом памяти – личной, семейной, исторической. Елена Чижова по крупицам восстанавливает захватывающую историю своей семьи. Графская горничная, печной мастер, блестящая портниха, солдат, главный инженер, владелица мануфактуры и девчонка-полукровка, которая «травит романы» дворовым друзьям на чердаке, – четыре поколения, хранящие память о событиях ХХ века, выпавших на долю ленинградцев: Гражданская война, репрессии 1930-х годов, блокада, эвакуация, тяжкое послевоенное время.
«Километров за тридцать до конечной станции мама сошла с поезда… До Ленинграда она добиралась на попутном грузовике. Одна. Дома, на 1-й Красноармейской, ее ждала пустая комната: из довоенной мебели осталась железная кровать. Впрочем, отсутствие мебели маму нимало не расстроило: главное - Ленинград. Из радостей первых дней: все говорят по-ленинградски. Это чувство языка - чистого, вновь обретенного после долгой разлуки, - осталось на всю жизнь»
(Елена Чижова, строки из романа).
В одном из интервью Елена признавалась, что Петербург для нее – не просто город, «не столько дома и улицы, сколько внутреннее состояние. Я всегда чувствую это большое пространство, которое меня бережет и окружает. И не только меня, всех петербуржцев». Поэтому и в книге Петербург стал тем внутренним состоянием, которое понять и впустить в свое сердце способен только чуткий и восприимчивый читатель. И, безусловно, образованный – ведь речь идет о трагической судьбе этого прекрасного города – его блокаде, истории и шире – феномене человеческой памяти. Все течет и меняется, а город – как свидетель и герой – остается.
Завершить разговор о Петербурге хочется заметкой о книге еще одного петербургского автора – Андрея Аствацатурова «Осень в карманах».
Эта книга представляет собой роман в рассказах, воссоздающий истории из жизни обаятельного и несколько комичного интеллигента в четвертом поколении.
Петербург здесь будто бы выступает лишь как фон и декорация, но по мере чтения мы понимаем, что пульс, дыхание и атмосфера этого города невольно вплетается в ткань повествования и напоминает о самом главном – о том, что жизнь разлита здесь и сейчас - вокруг и внутри нас:
«Осень в Петербурге имеет странное свойство – напоминать душе о самом главном. Кстати, зима, весна, лето такого свойства не имеют. Нет, они, конечно, случаются в нашем городе, даже регулярно, но как-то поспешно, между делом, в силу привычки или необходимости. Их обычно пережидают, пересиживают где-нибудь в экзотических широтах, на зимних курортах, на дачах, иногда – в музеях, в театрах, в кафе-ресторанах, но чаще – в офисах и квартирах. Календарь без осени привносит в нашу жизнь оттенок чего-то несущественного. Зимой-весной-летом мы и работаем как-то вполсилы, и думаем вполмозга, и разговариваем вполголоса. Словно не живем, а так – готовимся к жизни, пишем черновик, репетируем, и всё в каком-то бреду, в полусне…
Но вот наступает осень. Даже не наступает, а скорее – проступает во всем.
Горожане выныривают из лета в учебу, в работу, сохраняя на отдохнувших физиономиях загар, а на сетчатке – очертания песчаных пляжей с зелеными кипарисами. И тут на них сваливается всё сразу: и стремительно меняющиеся краски листвы, и проливные дожди, и едкие запахи, и режущие ухо городские звуки. А еще – новые фильмы, спектакли, книги, причем в таких количествах, что переварить их массу совершенно невозможно. Жители всё больше погружаются в суету, скачут взад-вперед, стрекочут, как цикады, а город их как будто бы в этом поощряет, бесконечно множа смыслы, распахивая двери школ, университетов, театров и танцполов, мирно дремавших целое лето…».
Как реалистично – так, как в жизни: Андрею Аствацатурову удалось показать главное – пульс Петербурга - двоящегося и растворяющегося в тумане. Города, который пленит сердце каждого, кто хоть однажды в нем побывал.
Надеемся, что наше сегодняшнее размышление о Петербурге обязательно подтолкнет вас не только к чтению упомянутых книг, но и к путешествию в этот легендарный, мистически-таинственный и прекрасный город. А в дорогу вы можете взять еще одну атмосферную книгу - сборник рассказов «В Питере Жить: от Дворцовой до Садовой, от Гангутской до Шпалерной», изданный в 2017 г. в редакции Елены Шубиной. 35 разных авторов – писателей, журналистов, актеров, краеведов, художников и музыкантов – рассказывают о прекрасном городе на Неве. Если вы помните, об этом издании мы уже рассказывали в обзоре нашей рубрики – см. «Наедине с книгой»: портрет одной книги - «В Питере жить».
Я вернулся в мой город, знакомый до слез,
До прожилок, до детских припухлых желез.
Ты вернулся сюда, так глотай же скорей
Рыбий жир ленинградских речных фонарей,
Узнавай же скорее декабрьский денек,
Где к зловещему дегтю подмешан желток.
Петербург! я еще не хочу умирать!
У тебя телефонов моих номера.
Петербург! У меня еще есть адреса,
По которым найду мертвецов голоса.
Я на лестнице черной живу, и в висок
Ударяет мне вырванный с мясом звонок,
И всю ночь напролет жду гостей дорогих,
Шевеля кандалами цепочек дверных…
(Осип Мандельштам)
Голубева Антонина, главный специалист Регионального центра чтения
