Февральская революция глазами очевидцев

В 1967 году отмечалось 50-летие Февральской революции

Вопросы истории. 1967. № 5, с.96 - 99

Участники встречи поделились воспоминаниями о том, как происходили события Февральской революции в Петрограде и Кронштадте, в провинции и в армии. Через все эти выступления проходит мысль о том, что еще на подступах к Февралю большевики упорно "боролись за овладение массами, формировали политическую армию будущего Октябрьского штурма. Особенно успешно эта работа проходила уже после свержения царизма.

А. С. Багдасаров, член КПСС с 1912 г., бывший в 1917 г - агитатором Василеостровского районного комитета большевиков, вспоминая о Февральской революции, рассказал: 23 февраля по старому стилю Невский проспект был буквально залит народом. Рабочие, солдаты, матросы, женщины-работницы шли бесконечным потоком, колыхалось море голов. 24 или 25 февраля, возвращаясь домой уже вечером, я видел, как с Гороховой улицы подтягивались кавалерийские отряды для разгона демонстрантов. Мы шли человек 5—6 вместе. И начальник одного из этих отрядов вдруг скомандовал: «А ну-ка, стегайте этих сволочей!» Я ухватился за решетку какого-то забора и перепрыгнул на другую сторону, но мое пальто зацепилось за решетку, и я еле-еле вырвался. В ту же ночь или в следующую, не помню точно, меня арестовали и посадили в тюремную часть района гавани. Через каждые две-три минуты туда приводили новых и новых арестованных.

О том, как проходила Февральская революция в Кронштадте, рассказал П. И. Черноусов, член КПСС с 1917 г.: Я вел пропаганду в Кронштадте среди моряков, хотя, честно сказать, сам подготовлен был политически довольно слабо. Ориентиром у меня было классовое, революционное чутье. И оно не подвело. Когда наступили бурные Февральские дни, я работал на Кронштадтском заводе динамо-машин. Узнав о выступлении петроградских рабочих, я 27 февраля выехал в Петроград и провел там два дня. Здесь с берданкой в руках мне пришлось бороться с полицейскими, жандармами. 28 февраля мне довелось участвовать в освобождении из казарм солдат Измайловского полка революционными рабочими. Полк размещался в казармах близ одной из петроградских церквей на Садовой улице. Солдаты не могли выйти из казарм, так как офицеры полка арестовали, а затем раздели донага революционных активистов полка. Когда мы на грузовиках подъехали к казармам и, взломав ворота, ворвались внутрь здания, нас встретили радостные, но совершенно беспомощные арестованные.

В Петрограде в те дни выходила масса газет, листовок. Я нагрузился ими и отправился обратно и Кронштадт. Уже на подходе к крепости я увидел у пропускных ворот, как и обычно, знакомые фигуры жандармов, контролировавших доступ на остров. Здесь все оставалось по-старому. Пришлось мне срочно выбрасывать свой «багаж» в снег. А в ночь на 1 марта начались события и в Кронштадте: произошло выступление войск, находившихся в крепости. Рано утром 1 марта на площади около кронштадтского морского собора открылся митинг солдат и моряков. Мне, как очевидцу событий в Петрограде, пришлось выступать первому. Я рассказал о том, как пало самодержавие, и обратился с призывом к солдатам и матросам выступить на защиту революции. После этого митинга несколько дней и ночей я безвыходно провел в здании Кронштадтского морского собрания, где был организован Революционный комитет кронштадтской крепости и флота. Там же мне пришлось от имени грозного кронштадтского гарнизона и флота сочинять письмо-директиву председателю Государственной думы Родзянко. Мы обсудили эту директиву, утвердили ее и даже приложили к ней печать Революционного комитета, которую изготовили тут же за несколько часов до этого.

Меня включили в состав военного отдела Революционного комитета, и в мою задачу входила организация связи между кораблями, фортами и гарнизоном. Партия большевиков придавала огромное значение Кронштадту — ключу к Петрограду. Уже в первые дни марта в крепость из Петрограда был направлен М. Г. Рошаль. Высокий брюнет, он выглядел довольно странно в своем смешанном одеянии: солдатские ботинки, матросские брюки, старое гражданское пальто. Чувствовалось, что человек недавно вышел из тюрьмы. Но кто в это время обращал внимание на одежду! Товарищ Рошаль был политически опытный оратор, обладавший необычайным даром слова.

С первых дней марта и до Октября в Кронштадте шла напряженная борьба между большевиками и эсерами за привлечение на свою сторону моряков и солдат гарнизона. И надо сказать, что поначалу моряки и солдаты, многие из которых были недавними крестьянами, тяготели к социалистам-революционерам. Но постепенно происходил их поворот влево, к большевикам.

Революционный накал чувствовался в Кронштадте постоянно. Почти ежедневно происходили митинги в сухопутном манеже и на площадях. Здесь поочередно выступали ораторы разных политических направлений — большевики, эсеры, меньшевики, анархисты. Это был своеобразный политический университет для тех, кто участвовал в этих митингах. Здесь люди учились мыслить, анализировать события. Здесь партия боролась за массы, за флот, за армию.

Революционная борьба за массы продолжалась всю весну и лето. Бесперебойная связь с кораблями и частями обеспечивала ведение пропаганды. В итоге эта борьба кончилась бесповоротной победой большевиков. К Октябрю Кронштадт стал прочной опорой пролетарской революции.

М. Г. Рошаль, член КПСС с 1915 г., в дни Февральской революции служил в 177-м полку, расквартированном в Новгороде.

Когда 27—28 февраля до нас дошли сведения о событиях в Петрограде (узнали мы об этом от писарей из офицерского собрания), рассказывал М. Г. Рошаль, мы собрались на нашей с С. Б. Волынским частной квартире и решили оформить большевистскую партийную организацию в легальных условиях. Для получения на этот счет информации я выехал в Петроград. В первых числах марта сошел с поезда на Николаевском вокзале и направился прямо в Таврический дворец — место заседания Петроградского Совета. Прибыв туда, без труда разыскал большевиков. Ко мне из комнаты, в которой проходило заседание Исполкома Совета, вышли В. М. Молотов и А. Г. Шляпников. Сообщив им о создании в нашем полку большевистской ячейки, я попросил дать необходимые материалы, литературу для того, чтобы начать работу в новых, легальных условиях. Меня снабдили адресом квартиры Е. Д. Стасовой, куда я и отправился. Елена Дмитриевна передала мне манифест ЦК партии в связи с Февральской революцией, снабдила пропагандистской литературой, а также напутствовала необходимыми указаниями. Некоторое время спустя мне удалось добиться продолжительного отпуска и вновь выехать в Петроград. Здесь в качестве партийного пропагандиста я начал работать в Петроградском комитете партии. Во время Всероссийской Апрельской партконференции я встретился с представителями Балтийского флота, в частности с членом ПК партии Б. Жсмчужиным, который пригласил меня поехать на партийную работу среди моряков Гельсингфорса. После согласования вопроса в ЦК и ПК прямо с конференции меня вместе с С. Б. Волынским направили на партийную работу в Финляндию. В Гельсингфорсе я проработал до июльских дней 1917 года. Благодаря боевитости моряков Временное правительство долго не осмеливалось применить здесь репрессии. И лишь после прихода в Гельсингфорс преданных правительству кораблей из Ревеля и вывода в плавание большевистски настроенных экипажей судов правительство решилось на аресты. Произошло это 16 июля 1917 года. Когда однажды мы возвращались после обеда вместе с В. А. Антоновым-Овсеенко к себе в общежитие, нас арестовали на Мариинской улице. В тот же день арестовали редакторов газеты «Социалист-революционер» левых эсеров Прошьяна и Устинова. Мы пробыли в тюрьме до середины августа 1917 г., когда нас выпустили на поруки Областного исполкома Финляндии.

М. Д. Ботоев, член КПСС с 1912 г., встретил Февральскую революцию на фронта в Карпатах, в составе конного Осетинского полка. Вот что он рассказал о тех днях.

Наш полк вместе с другими вывели на огромную поляну, построили. Мы были в полной парадной форме. Один из командиров скомандовал: «Смирно!» Все замерли. Командир корпуса выехал верхом на середину площади. Он долго что-т? возился, вытирал платком глаза, а потом начал читать манифест царя об отречении от престола. Отречение произвело на нас впечатление как гром с ясного неба. Я почувствовал, как по всему телу будто прошел электрический заряд. Многие потом говорили мне, что нечто подобное испытывали и они сами. Командир корпуса произнес речь о службе родине, защите отечества, военной дисциплине и распустил нас.

Февральская революция 1917 года сразу же внесла изменения в армии. Чувствовалась сильная растерянность командного состава, солдаты начинали выходить из повиновения офицерам, нередко солдаты срывали погоны с офицерских плеч, были случаи и расправы штыками с наиболее ненавистными офицерами. Повсюду проходили митинги, на которых избирались полковые комитеты; затем были избраны дивизионные и армейские комитеты. Я стал членом полкового, а затем армейского комитета 8-й армии. Здесь, в армейском комитете, мне пришлось работать до ликвидации корниловского мятежа. В армейском комитете было всего два большевика и несколько так называемых интернационалистов, которые часто выступали с большевиками заодно. Эсеры и меньшевики составляли большинство, было несколько ярых монархистов и кадетов.

Армия в основном была по своему составу крестьянской, поэтому партийная борьба за овладение этой массой велась прежде вссго вокруг земельного вопроса Меньшевики и эсеры много кричали о передаче всей земли крестьянам. Первое время их охотно слушали и даже аплодировали им. Но стоило кому-нибудь задать прямой вопрос: «Когда это произойдет?» — как начинались туманные разглагольствования об Учредительном собрании. Вслед за этим поднимался шум, слышались крики: «Долой!» Лишь большевики ясно и четко говорили, что землю надо передать тем, кто ее обрабатывает,— безвозвратно и немедленно. Поэтому большевики всегда бывали желанными гостями в армейских частях.

Вторым важным вопросом, вокруг которого шли споры, был вопрос о войне и мире. И здесь большевики имели неизменный успех.

Хотя армейские комитеты находились в руках меньшевиков и эсеров, им приходилось часто лавировать, показывать свою демократичность и оппозиционность к штабам армии и корпусов. Но эта оппозиционность была насквозь фальшивой, так как в главных, решающих вопросах они были на стороне буржуазии, крепко спаяны с верхушкой офицерства. Когда избрали армейский комитет 8-й армии, командующий армией генерал Каледин, игнорируя его, долго не являлся в комитет. Каледина сменил на этом посту генерал Корнилов. Этот был похитрее, прикидывался демократом, нередко бывал на заседаниях армейского комитета, просматривал все наши решения и давал свои указания.

Главнокомандующим Юго-Западным фронтом был Брусилов. Мне приходилось встречаться с ним летом 1917 г. на фронтовом съезде, делегатом которого я являлся. Съезд происходил в городе Каменец-Подольске. Сюда приехали Керенский и французский правый социалист Альберт Тома, низенький, толстенький, с большим брюшком. Съезд в огромном своем большинстве был эсеро-меныпевистским. Керенского и Тома на руках поднесли к столу президиума. Нас, большевиков, было там всего семнадцать. Керенский говорил с большим подъемом, с жестами артиста-трагика, резко взмахивая рукой и засовывая ее по-наполеоновски за борт френча. После выступлений Керенского и Тома зал гремел от аплодисментов и криков одобрения. Керенский говорил долго, Тома коротко, но от их речей в памяти оставались одинаковые призывы к войне до победного конца, лозунги верности союзникам и требования усиления дисциплины в армии. Во время перерыва большевики собрались отдельно. К нам присоединился один представитель рабочих Киева, делегированный на этот армейский съезд со специальным воззванием. Он зачитал нам это воззвание, мы одобрили его и поручили ему огласить документ и от нашего имени. Воззвание было выслушано и награждено жиденькими аплодисментами съезда. Вообще положение наше было незавидное: 17 солдат «без имен» против международных авторитетов — прожженных политиканов.

После перерыва председательствующий объявил, что на съезд прибыл представитель ЦК партии большевиков прапорщик Крыленко, которому и предоставляется слово. Вышел небольшого роста военный с небрежно висевшей на боку огромной пехотной шашкой. Мы грустно переглянулись: неужели ЦК не мог найти более представительного оратора? Но скоро мы убедились, что ораторским искусством Н. В. Крыленко владел превосходно. Во время выступления Крыленко Керенский из ложи вдруг задал ему вопрос: «Если вам дадут приказ наступать, вы, как офицер, исполните его или нет?» Крыленко ответил: «Если приказ будет, я пойду в наступление, хотя бы пришлось лезть под проволочные заграждения». Раздаются бурные аплодисменты. Керенский, перескочив через барьер, подбегает к Крыленко и пытается его расцеловать. Крыленко вертит головой, уклоняясь от поцелуев, упирается руками в грудь Керенского и, наконец освободившись, продолжает: «Но в то же время убеждать своих солдат наступать я не буду. Я им скажу, что наступление не в интересах революции и солдат». Керенский оскорбленно поворачивается и возвращается в ложу, а в зале раздаются крики: «Долой!», «Товарищ Керенский, арестовать его немедленно. вы смотрите?!» По окончании съезда меньшевики, эсеры и каменец-подольская ?- жуазия устроили торжественное шествие по улицам города. Керенского, Тома Бгсилова посадили на стулья и, высоко подняв над головами, несли по городу.

При ставке была создана комиссия по переработке воинских уставов, и армейский комитет 8-й армии направил меня в эту комиссию с наказом добиться ее роспуска Солдаты — члены комиссии — предварительно собрались отдельно. Было решено сорвать работу комиссии, созванной Корниловым. К нам присоединился один поручик, бывший учитель. На этом заседании председательствовал я, секретарем был этот поручик. Мы написали воззвание к армии, где заявили протест против составления воинских уставов ставкой верховного главнокомандующего как органом невыборным и непредставительным. Это воззвание было подписано всеми солдатами и поручиком. Воззвание напечатали большим тиражом, и мы, разослав его по армейским частям и отослав один экземпляр Временному правительству, разъехались по своим частям. Комиссии так и не удалось составить воинские уставы.

О событиях Февральской революции в деревне рассказала собравшимся директор Музея Революции А. И. Толстихина.

Я крестьянка и встречала революцию в деревне. Наше село Рыбинское, Канского уезда. Енисейской губернии, являлось местом ссылки социал-демократов, видных деятелей нашей партии. Здесь отбывала срок Е. Д. Стасова, в тридцати километрах от нашего села жил ссыльный С. С. Спандарьян. Их пребывание, естественно, оказало огромное влияние на крестьян нашего села, где можно в миниатюре проследить этапы революционной борьбы от Февраля до Октября.

После победы Февральской революции в Рыбинском был создан Совет, во главе которого встал большевик И. И. Блинов. Позднее он был расстрелян колчаковцами. Совет не был однопартийным. В нем имели своих представителей большевики, меньшевики, эсеры. И все же ссли говорить о настроении наших крестьян, то их симпатии были на стороне большевиков. В Рыбинском, как и по всей России, проходили частые митинги, на которых выступали представители многих партий, в них принимали активное участие местные жители. Эсеров представляли местные торговые воротилы. Про них так и говорили: это эсер, купец первой гильдии. К моменту Октябрьской революции классовое расслоение в селе достигло большой глубины, и это находило отражение в острой партийной борьбе. Далее А. И. Толстихина сказала: Мне хотелось бы привлечь внимание историков к вопросу о роли и деятельности местных Советов в период от Февраля к Октябрю и в первые дни после победы Великой Октябрьской социалистической революции. Мы много говорим и пишем о деятельности Советов в городах, а что касается местных, особенно сельских, Советов, то изучению их деятельности уделяется мало внимания. Это положение необходимо исправить. Историки должны больше изучать жизнь крестьянства до Октябрьской революции и после нее. Я имею в виду не только чисто экономическое положение деревни, но и перемену настроения крестьянства. В те годы я была секретарем волостного комитета партии, хотя мне исполнилось всего 18 лет. Часто приходилось выступать на сельских сходках. Мы говорили о том, что нам принесет социализм, о мировой революции. Конечно, политическая подготовка у нас была не ахти какая, но революционной энергии, веры в правоту пролетарской революции было предостаточно, и нам хотелось, чтобы крестьянство поверило в революцию, пошло за ней. На наших глазах происходило превращение забитого, угнетенного человека в полноправного гражданина страны. Был там у нас в деревне один мужик, Стратон Любимов. С годами он совсем согнулся, и морально и физически, под тяжестью невзгод и тяжелого труда. Руки у него были большие, натруженные и висели, как плети. На лице лежала тоска и безысходность старой деревни. И вдруг человек выпрямился, посветлел. Таким, как Стратон, Октябрь открывал перспективы. Таких были десятки миллионов.

Некоторые люди, особенно молодежь, не представляют, какой шаг вперед сделал наш народ за эти 50 лет. Ведь страшно вспомнить, как, например, жили люди в нашей деревне: нищета, глушь, спали, не раздеваясь, без простыней, рядом с людьми в избе находилась скотина, от холода люди укрывались дерюгами. Обо всем этом надо писать.

К. И. Глобачев

Правда о русской революции. Воспоминания бывшего начальника Петербургского охранного отделения. с. 135 - 136

Русская Февральская революция была созданием русских рук. А кто были эти руки и кому нужна была революция - мы уже знаем. Она нужна была кучке людей кадетской партии и примыкающим к ней прогрессистам, кричавшим последние два года о необходимости в России правительства, пользующегося доверием страны, и состав этого правительства намечался ими самими. Она нужна была и социалистам - как конечное завершение цели их партийных программ, то есть ниспровержение существовавшего государственного строя. Народу ни революция, ни те люди, которые якобы пользовались его доверием, были не нужны. Временное правительство состояло из тех лиц, которые сами добивались министерских портфелей, как князь Львов, Милюков, Гучков, Шингарев и пр. В состав его входил только один социалист - Керенский. Страна их не выбирала - они сами себя выбрали. Пользовались ли они доверием страны? Это большой вопрос; народ их мог знать только как крайнюю оппозицию старому правительству; заслуг перед народом у них не было никаких.

Почему же в первое правительство попал только один социалист Керенский? А потому, что первое правительство было создано кадетской партией и, кроме того, ни одного хоть сколько- нибудь достойного даже в глазах самих социалистов к этому времени не было. Главари социалистических партий съехались в Петроград уже спустя несколько дней и даже недель из-за границы и из Сибири и опоздали на первых порах к общественному «пирогу». Зато сравнительно в скором времени они свое взяли, как более энергичные и талантливые демагоги. Через три месяца уже Временное правительство изменило свою физиономию на чисто социалистическую. Старые артисты были выкинуты, как отыгравшие свою роль, и заменены, как говорил Керенский, «настоящими народными представителями», то есть людьми, которые не только не могли пользоваться доверием страны, но которых народ даже никогда, и не знал. В самом деле, кто знал всех  этих Черновых, Некрасовых, Авксеньтьевых, Переверзевых и т. п. Знал ли что-нибудь о них русский народ? Они были известны по своей преступной политической деятельности только Департаменту полиции и чинам Отдельного корпуса жандармов.

Вот, в сущности, из-за того, чтобы захватить в свои руки власть и дать России такое правительство, которое якобы пользуется ее доверием, и был совершен Февральский переворот, который привел Россию ко всем последующим потрясениям. Несчастьям нашей родины мы не видим конца, и, может быть, нынешний режим приведет ее к окончательной гибели.

Тех людей, которые совершили это темное, преступное дело, история должна отметить не как инициаторов эфемерных завоеваний революции, чем они гак гордились на первых порах, а как величайших преступников против своей Родины.

 П. Н. Милюков.

«Это — та самая революция, о которой так много говорили и которую никто не собирался делать».

Воспоминания П. Н. Милюкова  Война и вторая революция.

Сигнал к началу революции дало опять-таки само правительство. Вечером 26 февраля председатель Государственной думы получил указ об отсрочке сессии, которая должна была открыться 27-го. Члены Государственной думы, собравшись утром этого дня на заседание, узнали, что они распущены. В непосредственной близости от Таврического дворца в то же время уже начиналось форменное восстание в казармах Волынского и Литовского полков. Движение началось среди солдат и застало офицеров совершенно неподготовленными: одиночные попытки их воспротивиться движению привели к кровавым жертвам. Солдаты в беспорядке пошли к Таврическому дворцу. Одновременно с этим смешанные толпы отправились к Арсеналу, заняли его и, захватив оружие, бросились к тюрьмам освобождать арестованных — не только политических, но и уголовных, подожгли Литовский замок, Окружной суд, Охранное отделение и т. д.

Правительство пыталось направить на восставших войска, оставшиеся верными ему, и на улицах столицы дело грозило дойти до настоящих сражений. Таково было положение, когда около полудня сделана была двоякая попытка ввести движение в определенное русло. С одной стороны, социалистические партии, подготовлявшие революционные кружки среди солдат, попытались взять на себя руководство движением. С другой стороны, решились стать во главе члены Государственной думы. Государственная дума как таковая, как законодательное учреждение старого порядка, координированная «Основными законами» с остатками самодержавной власти, явно обреченной теперь на слом, была этой старой властью распущена. Она и не пыталась, несмотря на требование М. А. Караулова55, открыть формальное заседание. Вместо зала заседаний Таврического дворца члены Государственной думы перешли в соседнюю Полуциркульную залу (за председательской трибуной) и там обсудили создавшееся положение. Там было вынесено после ряда горячих речей постановление не разъезжаться из Петрограда (а не постановление «не расходиться» Государственной думе как учреждению, как о том сложилась легенда). Частное совещание членов Думы поручило вместе с тем своему Совету старейшин выбрать Временный комитет членов Думы и определить дальнейшую роль Государственной думы в начавшихся событиях. В третьем часу дня Совет старейшин выполнил это поручение, выбрав в состав Временного комитета М. В. Родзянко, В. В. Шульгина (националиста), В. Н. Львова (центр), И. И. Дмитрюкова (октябрист), С. И. Шидловского (октябрист), М. А. Караулова, А. И. Коновалова (трудовая группа), В. А. Ржевского (прогрессист), П. Н. Милюкова (к.-д.), Н. В. Некрасова (к.-д.), А. Ф. Керенского (трудовик) и Н. С. Чхеидзе (с.-д.). В основу этого выбора, предопределившего отчасти и состав будущего министерства, положено было представительство партий, объединенных в Прогрессивном блоке. К нему были прибавлены представители левых партий, частью вышедших из блока (прогрессисты), частью вовсе в нем не участвовавших (трудовики и с.-д.), а также президиум Государственной думы.

 Ближайшей задачей Комитета было поставлено «восстановление порядка и сношение с учреждениями и лицами», имевшими отношение к движению. Решение Совета старейшин было затем обсуждено по фракциям и утверждено новым совещанием членов Думы в Полуциркульной зале. Предложения, шедшие дальше этого, — как-то: немедленно взять всю власть в свои руки и организовать министерство из членов Думы или даже объявить Думу Учредительным собранием, — были отвергнуты, отчасти как несвоевременные, отчасти как принципиально неправильные. Из намеченного состава Временного комитета отказался участвовать в нем Н. С. Чхеидзе и с оговорками согласился А. Ф. Керенский. Дело в том, что параллельно с решениями Совета старейшин было решено социалистическими партиями немедленно возродить к деятельности Совет рабочих депутатов, памятный по событиям 1905 г. Первое заседание Совета было назначено в тот же вечер, в 7 часов 27 февраля, причем помещением выбрана, без предварительных сношений с президиумом Государственной думы, зала заседаний Таврического дворца. Помещение Таврического дворца вообще после полудня было уже занято солдатами, рабочими и случайной публикой, а в воззвании 27 февраля, приглашавшем на первое заседание, «Временный Исполнительный комитет Совета рабочих депутатов» (анонимный) говорил от имени «заседающих в Думе представителей рабочих, солдат и населения Петрограда». Чтобы урегулировать свой состав, то же воззвание предлагало «всем перешедшим на сторону народа войскам немедленно избрать своих представителей, по одному на каждую роту; заводам избрать своих депутатов по одному на каждую тысячу».

К вечеру 27 февраля, когда выяснился весь размер революционного движения, Временный комитет Государственной думы решил сделать дальнейший шаг и взять в свои руки власть, выпадавшую из рук правительства. Решение это было принято после продолжительного обсуждения, в полном сознании ответственности, которую оно налагало на принявших его. Все ясно сознавали, что от участия или неучастия Думы в руководстве движением зависит его успех или неудача. До успеха было еще далеко: позиция войск не только вне Петрограда и на фронте, но даже и внутри Петрограда и в ближайших его окрестностях далеко еще не выяснилась. Но была уже ясна вся глубина и серьезность переворота, неизбежность которого сознавалась, как мы видели, и ранее; и сознавалось, что для успеха этого движения Государственная дума много уже сделала своей деятельностью во время войны — и специально со времени образования Прогрессивного блока. Никто из руководителей

Думы не думал отрицать большой доли ее участия в подготовке переворота. Вывод отсюда был тем более ясен, что, как упомянуто выше, кружок руководителей уже заранее обсудил меры, которые должны были быть приняты на случай переворота. Намечен был даже и состав будущего правительства. Из этого намеченного состава кн. Г. Е. Львов не находился в Петрограде, и за ним было немедленно послано. Именно эта необходимость ввести в состав первого революционного правительства руководителя общественного движения, происходившего вне Думы, сделала невозможным образование министерства в первый же день переворота. В ожидании, когда наступит момент образования правительства, Временный комитет ограничился лишь немедленным назначением комиссаров из членов Государственной думы во все высшие правительственные учреждения для того, чтобы немедленно восстановить правильный ход административного аппарата. Необходимые меры по обеспечению столицы продовольствием были приняты особой комиссией, организованной Исполнительным комитетом Совета рабочих депутатов, но под председательством приглашенного Временным комитетом Государственной думы А. И. Шингарева. Руководство военным отделом также взял на себя член Государственной думы, введенный в состав Временного комитета ночью 27 февраля при окончательном выяснении его функций, полковник Б. Энгельгардт. Личный состав министров старого порядка был ликвидирован арестом их, по мере обнаружения их местонахождения. Собранные в министерском павильоне Государственной думы, они были в следующие дни перевезены в Петропавловскую крепость.

Формальный переход власти к Временному комитету Государственной думы, с ее председателем во главе, и ликвидация старого правительства чрезвычайно ускорили и упростили дальнейший ход переворота. Одна за другой воинские части, расположенные в Петрограде и в его ближайших окрестностях, уже в полном составе, с офицерами и в полном порядке, переходили на сторону Государственной думы. Члены Государственной думы разъезжали по казармам, осведомляя гарнизон о совершившемся, и части войск в течение следующих дней беспрерывно подходили к Государственной думе, приветствуемые председателем и членами Временного комитета. Государственная дума сделалась центром паломничества. Она сохранила эту роль и после того, как правительство через несколько дней перенесло свои заседания в Мариинский дворец, предоставив Таврический дворец в распоряжение Совета рабочих и солдатских депутатов.