Напоминаем всем любителям искусства, что до 13 августа вы можете успеть посетить выставку московского художника-иллюстратора Маши Пряничниковой в Научной библиотеке. Зрители очень положительно воспринимают ее работы, отмечая, что они улучшают настроение.
Мы очень много общались с Машей, она невероятно вдумчивый и интересный собеседник. Публикуем здесь интервью с художницей. И советуем не опоздать на выставку!
- Маша, вот такой простой, на первый взгляд, вопрос: «кто такой художник»?
Маша Пряничникова на открытии выставки «Персонажи» в Научной библиотеке
- Ого, ну и вопросы! Кто такой художник… Художник – это человек, который не просто рисует, а который уже выработал определенное видение. Который уже прошел некоторый путь, набрался опыта и способен выразить через свое искусство свои мысли, свои переживания, способен выразить себя. Я думаю, вот кто такой художник. Это человек, который может в материальном увидеть духовное, и наоборот. Да, художники – это люди с определенным видением. Кстати, до недавних пор, пока я училась в институте, мне было приятно, и мне казалось так правильно называться художником тогда, когда ты уже непосредственно рисуешь. Просто рисуешь. Мне казалось глупым, что для того, чтобы стать художником, нужно что-то там закончить, пройти какой-то путь. А сейчас я понимаю, что, может быть, действительно, заканчивать что-то не обязательно, но путь должен быть пройден. То есть какой-то процесс, внутренняя трансформация должна произойти, чтобы человек превратился в художника. Должны произойти перемены внутри него. А это невозможно без времени и без опыта.
- Маша, ты говоришь про «путь», который нужно пройти. Я вспоминаю, что задавала вопрос об этом Наталье Ухналевой, художнице из Петербурга, которая делала у нас выставку «Хлеб и камень» весной этого года. Я спросила, как складывался ее «путь художника». На что Наталья ответила: «Мне кажется, путь имеет начало и цель. Он сопряжен с преодолениями, победами, трудностями, поиском. Нюансы есть в зависимости от целей, ведь цели разные могут быть. Это все не про меня. Нет у меня «пути художника», а есть просто образ жизни творческого человека. Скорее можно сравнить с козой, которая к колышку привязана и осваивает пространство вокруг себя <…> Натяжения веревочки я пока не чувствую».
- Ой… (смеется) ну если я коза с колышком, то, скорее я осваиваю пространство не ВОКРУГ себя, а ВНУТРИ себя. Мне так ближе, мне так интереснее. И я думаю, что освоение пространства ВНУТРИ себя гораздо безграничней и интересней, чем освоение пространства ВОКРУГ себя. Но, так или иначе, мы - люди, мы живем в этом мире и работаем руками. Я рисую картины не абстрактные, а бытовые. И через этот быт осваивать внутренний мир, непостижимый, мне гораздо интереснее. Тем более что бывают такие проекты, которые позволяют мне перемещаться в разные страны, в которых я не была, в разные эпохи. И всегда благодаря им я ухожу внутрь себя, что-то черпаю там внутри.
Иллюстрации Маши Пряничниковой для журнала «Баку»
Хоть я и иллюстратор, а не свободный художник, который работает на себя, в каждом проекте на заказ есть частичка меня. Пусть даже это проект о дореволюционной Москве. Я не могу не пронести проект через себя. Да, бывают какие-то точечные небольшие заказы, которые я могу выполнить за день-два и получить за них деньги. Но если это длительные серьезные проекты, то они, совершенно точно, про меня.
- А в какой момент ты поняла, что основой жизни у тебя должно стать искусство?
У меня не было такого момента: «Оп! Я буду вот так!» С самого детства я рисовала и с самого детства я хотела быть художником. Просто были какие-то сложные моменты, какое-то неверие в себя. Но, в конечном счете, я все равно шла к этой цели, шла этим путем так или иначе. И в принципе, все важные моменты в моей судьбе происходят живо, естественно. Я за это. Не было такого: «Вот! Меня озарило!», или «Я была бухгалтером и, вдруг, решила стать художником». Так не было. Я всегда хотела стать художником. Даже когда поступила в архитектурный колледж, на третьем курсе собиралась уходить в художественный институт. Но меня не пустили, сказали «доучись». То есть у меня всегда вектор был куда-то туда нацелен. На втором курсе института у нас была иллюстрация, и я опять как будто в воздух сказала: «Буду иллюстратором!» Чтобы эти брошенные в воздух слова сбылись, мне понадобилось десять лет.
- Мне интересно, что в противовес художнику ты ставишь бухгалтера. То есть подсознательно это для тебя самая нетворческая профессия. Я знаю нескольких хороших художников, которые по первому образованию – бухгалтеры. Просто они, наверное, не сразу нашли в себе силы безоговорочно посвятить себя искусству.
- Я уверена, что у всех людей свое творчество. Даже если ты банкир – это тоже творчество, это твой интерес, и ты находишь в этом себя. Даже если ты водитель, таксист - это твое творчество. Понятно, что каждый по-разному на это смотрит. У каждого человека свое творчество. Но я искренне считаю, что если ты человек искусства, то ты очень богат. Не представляю, как без этого жить, без вот этого видения. Я бы с ума сошла, наверное. Я очень много времени провожу с детьми (прим. у Маши – три дочери), в быту, в рутине. Это классно, когда ты не очень устал. А когда устал – это начинает напрягать. Мне кажется, я бы не выдержала всей этой рутины, если бы не была художником. Не знаю, как другие справляются.
Маша Пряничникова с семьей на открытии выставки «Персонажи» в Научной библиотеке
- В каждом произведении есть частичка самого художника. Ты говоришь, что любой проект – это про тебя. Скажи, кто из персонажей, представленных на выставке у нас в библиотеке, наиболее близок тебе по эмоциональному состоянию, по каким-то другим признакам? С кем из них ты ощущала наиболее прочную связь, когда рисовала?
- Практически все персонажи на этой выставке – это я. Есть там Фрэнк – дядька, бегущий по лесу. Я работала над иллюстрациями для одной писательницы из Калифорнии (примечание: Виола Наранг). Там очень интересная запутанная история, и одним из персонажей является Фрэнк. Это была первая работа, которую я нарисовала в этом году после начала украинских событий. Долго не могла взяться за работу. И вот как-то все совпало: тематика, содержание текста. Фрэнк бежит босой по лесу, в темноте. Эта неизвестность перекликалась с моим состоянием на тот момент. Так что в какой-то мере, я – это Фрэнк. В какой-то мере я – та «баба» в красном. Капитан – это ТОЧНО я! Когда рисую капитана, всегда обозначаю, что это я. Честно, я раньше пыталась рисовать свой автопортрет, но у меня не получалось. В какой-то момент пришло озарение: «А почему я должна изображать себя той, какая есть? Я могу придумать какой-то образ и пусть даже это будет мужчина с усищами. Почему нет?»
- Маша, художник – это особое видение мира. Иногда обыватели его не принимают, критикуют. Бывало у тебя в жизни так, что в какой-то момент жизни «особый взгляд» мешал?
- Да нет, я никому не навязываю свое видение без запросов. Ничего такого. Я в жизни обычная, скучная и неинтересная. У меня, на самом деле, нет никаких особых фантазий или розовых очков. Я думаю, что если человек искренен в том, что делает, то это не вызывает никакого дискомфорта или неудобства даже у других людей. Я много раз встречалась с людьми, которые неискренни в том, что они делают. И это напрягает, потому что они ведут себя как-то определенно. Это выглядит и чувствуется навязчивым. И я также много раз встречала настоящих, искренних людей, которые вели себя абсолютно непонятно, по-дурацки, смешно. Но это было так естественно, что не создавало окружающим никаких неудобств. Хочу верить, что я все-таки искренняя и никого не напрягаю. Пока не сталкивалась с этим.
- Маша, у тебя творческая семья, муж тоже художник. Вы схожи в чем-то в плане искусства?
- Я бы не сказала, что у нас творческая семья. Как будто самая обычная. Мой муж – простой и глубокий, как лес. Может, когда живешь в этом, то не ощущаешь диковинным и творческим. Обычное, бытовое. Мы с мужем совсем разные. Я – мятежная, суетная, а он – спокойный. Он любит Рембрандта и всякую коричневую живопись, а я люблю авангард и красные акценты, люблю Хармса.
- Да, ты единственный художник, который не испугался нашего красного пожарного ящика в экспозиции. Умение поставить акцент – это очень сложно. Правильный будет концентрировать внимание, сводить воедино. А неправильным можно всю работу перечеркнуть. Вспоминаю случай из биографии Уильяма Тернера, когда он прямо в галерее на выставке добавил на свое серое пейзажное полотно один ярко-красный мазок. Этим акцентом он не только оживил свою картину, но и заставил поблекнуть висящую по соседству картину Джона Констебля. «Выстрелил из пушки», так сказать. Ты помимо красного какие еще акценты любишь?
- Да, для меня акценты – это как раз про завершение работы. В основном (исключение – когда сразу беру красный, работаю с ярким фоном) я пользуюсь приближенными цветами. Люблю ярко-голубые акценты. Если кладу охристо-голубые, синие, коричневатые цвета, то обязательно в конце работы я поднимаю эти цвета каким-то яркими карандашами. Это может быть ярко-розовый, желтый, ярко-голубой. Красная вишенка – мой любимый акцент. Люблю добавить жизни, драйва яркими цветами. Вот опять же Фрэнк, который бежит по лесу. Тема темная, и по тексту тоже мрачная, глухая. Я начала делать в темно-синих, коричневых цветах. А потом понимаю, что не могу я оставить такую глушь, нужно какую-то надежду добавить. И если это не визуальный юмор, то хотя бы цветом подтянуть. Лес, конечно, темный, все плохо, но надежда есть. И я добавила акценты: красные полосы на земле и ярко-голубые небесные блики на деревьях.
- Маша, а есть художественные приемы, которые тебе совсем не интересны, неприятны?
- Ну вот я знаешь, чем раньше занималась? Я иконы писала! Да-а-а! Даже на заказ делала. И все как аккуратненько, ровненько прописывала. Моя дочь недавно увидела наши венчальные иконы и спросила, кто их писал. Она так удивилась, что это я делала! «Ты же говоришь, что не умеешь так рисовать», - ответила она. И я действительно сейчас не умею так рисовать. Это вообще не мое, мне это не интересно и мне даже скучно тратить время на все эти прорисовки, лессировки, на все эти тонкости.
- Представляю, как «хоба!» - иконографические рамки упали, и ты обратилась к своим персонажам. Они у тебя, наверное, стали выражением той творческой силы, которая сдерживалась религиозной живописью? Где-то большие руки, где-то - разные ноги, неестественность поз. Но при этом все персонажи очень жизненные и живые. Потому что, как ты говоришь, линия живая и непредсказуемая. А в иконописи герои – застывшие во времени, как и должно быть.
- Да нет, иконопись меня совсем не сдерживала. У меня просто опыта было мало, и я не знала, как мне выразить на листе или на холсте то, что происходит у меня внутри. Я знаю очень много иконописцев, которые вообще ни в чем себе не отказывают и не находятся ни в каких рамках. Просто ОПЫТА было мало, не могла, не умела, не знала. Не было «хоба!», был долгий процесс поиска, обучения. Потихоньку, потихоньку начинала «мочь». Ставила перед собой цели, какие-то задачи. Думала, как передать движение. Смотрела, как его передают другие художники. Пробовала, по чуть-чуть выходила на то, что сейчас умею.
- У меня по первому впечатлению каждый художник ассоциируется с каким-то литературным периодом: этот – блоковский, этот с настроением достоевского, у этого что-то от французских символистов. Я, когда твои работы в первый раз увидела, почувствовала ассоциации с футуристами. Можешь рассказать про свою любимую литературу? Про Хармса понятно. В отношении твоих работ все время вспоминаю его «Из дома вышел человек». Потому что там помимо главного героя и его действия есть еще и призыв читателю к действию. А твои персонажи прямо настроены на физическое взаимодействие со зрителем. Чувствуешь свое тело и хочешь принять такую же позу, как на картине.
- С литературой у меня сложные отношения. Я не особенно читаю, к сожалению. А если читаю, то много книг сразу. Чаще всего это книги по искусству, книги по действующему проекту (сейчас, например, про Москву). Хармса люблю, да! Люблю поэзию, люблю Маяковского. Но люблю его ритмами. То есть то, что он пишет, мне не близко. Но мне близок его слог. Наверное, все-таки, глобально я не могу сказать, что люблю Маяковского. Я люблю Есенина, люблю его цвета. Люблю Бродского. Поэзия мне ближе, яснее. Кстати, про авангардистов: не могу сказать, что они мне близки, но я их хорошо чувствую – образами, какой-то внутренней ритмикой, шаманством. Они для меня на каком-то чувственном уровне существуют.
И вообще, кстати, многое из того, что я делаю, оно идет «нащупыванием». За что бы я ни взялась, все мои проекты идут сначала «из рук», а не «от головы». Если я начну сразу реализовывать какую-то мысль, идею, то я буду стараться наощупь, вслепую что-то ухватить, слепить. А потом уже буду из этого что-то выстраивать. Иначе я буду чувствовать, что зажата в какие-то рамки. Я буду ограничивать себя сильно. И я могу сделать то, что я умею, но тогда я закроюсь от чего-то нового, что может мне неожиданно прийти.
- Маша, расскажи о своей работе над «Елкой у Ивановых» Введенского. Ко многим из нас она пришла в твоем графическом исполнении. Совершенно замечательная вещь. Вроде абсурд, но очень жизненно. И в итоге «они все умерли».
«Елка у Ивановых» в иллюстрациях Маши Пряничниковой. Изд-во «БуксМАрт», 2021 г.
- Да, абсурдно. Но, в то же время, очень сложно, потому что пьеса про время, про жизнь, про смерть. Когда я получила этот проект, сдала думать о цветах. Понимала, что красный точно должен быть, как символ крови, убийства. И коричневые тона. Думала, что вся книжка будет держаться на коричневых тонах. И понимала, что нужен еще какой-то сумасшедший, чокнутый цвет. И не могла придумать, какой. Потом случайно увидела картину… вроде Пикассо. Кубизм, вся в коричневых тонах, есть какой-то маленький красный акцент, и помимо всего этого там присутствует изумрудка. Такая чокнута, зеленая изумрудка! И я поняла: ВОТ ОНО!
Похожа на эту картину, но только тут без красного, Пабло Пикассо «Скрипка в кафе», 1913
А потом пошла в музей искусства 20-х годов у нас в Москве, стала смотреть. А пьеса была написана практически в это время (уточнение: в 1938-м году), непростое сталинское. И практически на всех работах, что я видела, если художники использовали зеленый, то это была изумрудка. Никакого травяного. Я решила, что все сложилось и цвета выбраны. А на счет персонажей я сразу решила, что они будут бестолковыми, идиотскими, глупыми, с косыми глазами, абсурдные – в такт тому тяжелому времени. Вообще это время, в которое жили Хармс, Введенский, оно тяжелое, страшное, но и совершенно абсурдное, дурацкое, несуразное. Как мог себя ощущать человек того времени? Ты не просто плачешь, злишься, а находишься в состоянии какого-то транса, крутишься, вьешься, козлом кричишь…
- Ты часто выкладываешь у себя в аккаунте референсы своих работ, и не скрываешь, что где-то вдохновляешься фотографиями Анри Картье-Брессона (французский фотограф, 1908-2004). Он, на мой взгляд, очень монументальный. У него необычайно цельные герои, потому что явлены самой жизнью, а не постановкой. В некоторых работах с выставки угадываются даже схожие пространственные композиции. Как ты нашла для себя Брессона? У нас на Псковщине его уважают, как любого знаменитого человека, побывавшего на этой земле.
Работы Анри Картье-Брессона
- Брессона я очень люблю. Нашла, кажется, в Pinterest, когда искала там вдохновение. По-моему, я нашла его, когда готовила курс по персонажу для «Простой школы» (https://prostaya.ru/) и подбирала иллюстрации для студентов. Случайно наткнулась на одну работу, потом на другую и влюбилась в эту уличную фотографию, потому что они все живые. А мне это близко. Частенько до сих пор им вдохновляюсь. Я живу в Подмосковье, у нас тут есть небольшая библиотека, куда книжки приносят и можно брать. Представляешь, я недавно нашла там каталог Анри Картье-Брессона! Такая находка! У Брессона фотографии черно-белые, мне кажется, это особая песня – не цветные снимки. Такая фотография не рассказывает всего, она оставляет какую-то загадку для нас, привыкших к цветному изображению. Очень люблю его ритмы!
Работы Маши Пряничниковой
- Персонажа такого, как Иван Иваныч с бидоном, не встречала у нас во Пскове, чтоб сразу захотелось нарисовать?
А я что-то и не успела никого у вас такого приметить. Да у меня такого и не случается, что я вижу персонажа на улице и хочу его сразу нарисовать. Редко очень. Обычно это собирательный образ.
Иван Иванович Чухнов. Фотограф Анри Картье-Брессон, 1973 год
- Спасибо, Маша, за беседу. Я желаю тебе в следующий приезд обнаружить у нас тут вдохновение! Поверь, встречаются редкие персонажи.
С художницей беседовала Яна Винидиктова, главный библиотекарь отдела литературы по культуре и искусству
